5

Повести и романы Стругацких далеко не всегда можно надеть на себя, потому что и обстоятельства маловероятны для того, чтобы случиться с тобой сейчас, и персонажи как на подбор цельнолитые, так что к их образу на своей козе не подъедешь. "Хищные вещи века" — приятное исключение, потому что главный герой Жилин хоть и обладает определённым и вполне конкретным набором установок, но они описаны как данность без объяснений, так что сам он видится вполне условным. Можно на его месте представить себя и подумать, что бы ты стал делать в этом обществе, этих условиях и этих ситуациях. Само собой, это одна из низших ступеней читательского опыта, но она же и одна из самых приятных для эмоционального читателя, поэтому ни в коей мере нельзя от неё отказываться.

"Хищные вещи века" заглянули далеко в предполагаемое будущее и многое угадали. Впрочем, вещизм, гедонизм и мещанство были бичами общества даже тогда, когда в нём нечего было особенно потреблять. Бабушка моя рассказывала, как за капроновые (фильдеперсовые?) чулочки заграничной работы товарки по цеху на заводе, где она работала, были готовы выцарапать глаза тем, с кем вчера были не разлей вода. В общем-то, сейчас ситуация не слишком изменилась, так как хищных вещей для потребления стало больше, причём не только вещей, как физических объектов. Эмоции, ощущения, воспоминания — любая приятная метафизическая хрень, которая теребонькает кнопочку удовольствия в нашем мозгу (привет, лабораторные крыски!), тоже попадает в этот список. Мы потребляем чужие мнения, мы потребляем красивые картинки, мы потребляем социальные единички внимания, одобрения и лайки тоже. Выбор стал больше, искушений тоже больше, зато резонанс стал меньше. С чем бы это сравнить? С притуплением ощущений, что ли. Не зажрались, нет. Это как первый раз посмотреть хоррор-фильм и потом несколько недель ходить по ночам с полными штанами кирпичей, а потом посмотреть двадцать хоррор-фильмов и привыкнуть. Они по-прежнему нравятся, но острота уже не та. В настоящем удовольствии всегда есть что-то редкое, иногда недоступное, удовольствия надо алкать и добиваться, иначе оно превратится в обыденную штуку и с каждым разом будет давить на пресловутую кнопку всё слабее и слабее. Это первая вещь, которая меня волнует в повести.

Вторая вещь — само изнеженное на десяти перинах общество, которое даже при изобилии всего тянется всё к тому же комфортному и самому простому. Трусы подороже, ботинке помоднее и машину мощнее, чем у соседа. Книги и знания становятся доступны, но кому они нужны, когда за углом раздают новые галстуки и помаду со стойким эффектом. В советское время народ мечтал, что вот спадут оковы с литературы и жизнь сразу станет о-о-о, все воспарят в интеллектуальном блаженстве и не надо будет месяцами ждать переписанной от руки книжки, которую тебе втайне передадут из-под широкой полы. Оковы пали, поток книг хлынул и быстро иссяк, потому что зачем нужны оковы, приманивающие народ к запретному плоду, если его проще разрешить, а потом отвлечь от него внимание. Метод Оруэлла в "1984" против метода Хаксли в "О дивном новом мире". Хаксли побеждает.

Дальше...

Наконец, третья вещь (их гораздо больше даже в этой небольшой повести, но я говорю только о тех мотивах, которые лично мне важнее всего) — это сам слег. Название-то какое, почти Олег. С соплями только. Вроде бы Стругацкие говорили, что выбирали самое противно звучащее слово (хотя мне больше не нравится слово "рыбари" в этом тексте). Слег, слег, принял и слёг. Как бы ни хотелось от этой наркоманской темы отрешиться, но факт остаётся фактом — в нём многое есть от героина. Пугающих последствий физиологического характера гораздо меньше, отката тоже нет, а вот само действие... Случалось мне беседовать с завзятыми героинщиками, которые объясняли, почему и как: "Он не зря "героин" называется, с ним ты становишься героем, всё вокруг такое яркое и настоящее, а потом возвращаешься в наш отстойный мир и жить в нём не хочется". Только вот о вреде героина каждая собака знает, а слег, по сути, безвредный. Та самая кнопка, которая напрямую стимулирует центр удовольствия, жми и кайфуй. И надейся, что хватит пороху остановиться до полного истощения.

Главный герой продвигает идеи того, что даже самый сладкий виртуальный мир никогда не заменит реальности, и что нельзя ударяться в эскапизм, даже если у него, казалось бы, нет никаких последствий. Только реальность, только хардкор. И вот тут очень скользкий момент с тем, что сам-то он слег попробовал. Я долго над этим моментом размышляла. С одной стороны, очень круто, что он его попробовал и твёрдо решил больше не прикасаться к сладким грёзам. Совсем не как главный герой "Флэшбека" Симмонса. С другой стороны, я всё равно немножечко не верю. Может быть, потому что характер и мотивы Жилина так и не прописаны достаточно чётко, поэтому и кажется, что нет у него причин быть таким принципиальным и одновариантным. Точнее, может и есть, но мы о них не знаем, поэтому можем ставить под сомнение все мотивы поступков.

Хорошая книга на много прочтений, однозначно в ряд любимых у Стругацких, хотя с точки зрения именно литературы и текста эта вещь не без огрехов. Может быть, когда-нибудь обколюсь этими вашими слегами новоизобретёнными куда-нибудь и в мире идеальных сферических фантазий прочитаю идеальный текст "Хищных вещей века", а пока буду брать то, что есть.

Заметки о читаемом в телеграме