5

Вообще-то взяться написать отзыв "про деревню" сподвигли участники сети, прочитавшие и написавшие о "Бескрылых птицах" Вилиса Лациса, прекрасно переведенного на русский язык латышского автора. Но случилось иначе.

Вы, наверное, в курсе, что сегодня, под влиянием обстоятельств, библиотеки избавляются от книжного фонда. Ну, то есть всё происходит законно, конечно, списываются книжки, как это было всегда. Раньше их сдавали на мукулатуру, и "акушерки мысли", как говорил Герцен, подобно крови на земле из песни Цоя, превращались в новую жизнь, давали новую жизнь книге, мысли и .... и чему-то ещё. Сейчас - нет, всё не так. Их просто раздают тем, кто ещё страждет. Угадайте с трёх раз: много ли страждущих? Ну, вот. А что с остальными? В нашей деревне книжки идут... на растопку. И не будем торопиться осуждать тех, кто так поступает. Их реально некуда девать. Ну, точнее, это когда умишка не хватает у тех, кто должен его иметь, тогда всё вот так и идет, как идет и как шло столетиями у нас: как Бог на душу положит. Ну, вот и пошли гореть книжки-журналы. Согревая, ну, хоть кого-то согревая в домашнем деревенском очаге.

Потому как судьба книжки в городе ещё неприглядней: мусорный контейнер. Я там нашел книжку, в наших краях особо почитаемую "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев". Ладно, там хоть "очистительный огонь", хоть так. Здесь - позор изгаженной остатками йогурта и памперса обложка книжки. Беззащитной, забытой и ненужной. Почти уже никому. К чему такое вступление? Да к Шукшину. И тому уходящему миру, которому он "лиру посвятил", к которому я, по крайней мере, по рождению, тоже принадлежал.

Деревня - нет, не то, чтобы она умирает. Умирает её привычное по литературе и литературной традиции описание. Потому что умирает уклад, питавший именно такое описание и традиционной деревни, и традиционного уклада. Распутин, Белов, Солоухин, Астафьев и, конечно, Василий Макарович, - все они летописцы уходящей русской деревни. Её уход нельзя остановить, как нельзя остановить восходящее, или, наоборот, закат солнца. Что остается? Сохранять то, что было, то, каким оно было. Потому что не сейчас и не завтра, но всё это вернется и в культуру, и в чтение, став отчасти преданием, а, значит, кусочком культурной и цивилизационной традиции. Вот как-то так.

Одну такую растопочную книжку я и подобрал.

Самый потрясающий рассказ книжки - "Охота жить". Это - шукшинский вариант "Жука в муравейнике". Имеет ли человек, в условиях чрезвычайных, защитить себя, собственную безопасность, по сути - жизнь? Кто ответит, что нет? А если, как и случилось, этот вот защитник - беглый уголовник? Приютил и не сдал приехавшим на охоту милиционерам старик-артельщик. Накормил, напоил, обогрел. В конце концов - пулю, две пули получил от спасенного. Потому как проговорился, когда догнал укравшего у него ружье уголовника, красивого, статного, молодого мужика, повторявшего: "Жить охота!"; красивого настолько, что Шукшин на каждой странице пишет-подчеркивает это. Так как там насчет "Жука в муравейнике"? Рассказ - потрясающий, кажется, что вместе с Никитичем ты сам получил сзади в спину и в затылок два ружейных заряда.

Деревенские люди... Шушкин снял очень известный фильм по трем своим рассказам: "Странные люди", - так он его и назвал. Странные.... брат проехал всю страну, чтобы приехать в Сочи, переночевал и ...поехал домой.

Директор совхоза увидел во сне... собственные похороны.

"Миль пардон!" - Бронька Пупков придумал странную историю про покушение на Гитлера.

"Упорный" - Моня Квасов изобретает вечный двигатель.

"Шире шаг, маэстро!" - это такой чеховский Ионыч.

Странные люди странного уходящего, так и не приспособившегося к новым условиям, мира. Странные люди, живущие предельными смыслами - реальными и завиральными. Иногда кажется, что Василий Макарович говорит: посмотрите, поймите их, они - такие, как есть, но это - люди. Необычные, простые, доверчивые, а потому и странные. Он как бы говорит: они такие, потому что иным было не выжить в этих самых местах, где избы не запирались, а уходящие из лесных охотничьих (и не только) домишек, обязательно оставляли после себя дрова, спички и какой-то харчь тем, кто придет после. Потому что - не выжить иначе.

"Как помирал старик". Знаете, я как-то уже писал в одном из отзывов о случае, происшедшем в дороге через Горьковскую область в один городок в Кировской области. Мы с другом проезжали через умирающие деревни, по убитым дорогам, мимо неказистых, чаще всего, деревянных домов. Когда мы приехали в пункт назначения, был у нас разговор с молодыми женщинами, которые как бы извинявшись за неказистые эти места, явно комплексовали перед залетными москвичами. И мне пришла тогда такая вот мысль: не сверх человеки, пришедшие к нам с мечом, победили в той войне, а мы - в их городах. И шею им сломали те самые нижегородцы, кировчане, вологодцы, через чьи деревни и неказистые города мы проезжали. Такие вот , как шукшинский старик. Прошедший войну, выживавший до и после неё, и на смертном одре просивший прощения у своей старухи за не самую красивую жизнь, что он смог дать ей.

Вот как-то так. И Василием Макаровичем, и с уходящим миром его странных людей.