Больше рецензий

Krysty-Krysty

Эксперт

Эксперт Лайвлиба

21 марта 2017 г. 10:49

337

2.5 Антимагический реализм крестьянского бунта

Кажется, Льоса специально напрягся, чтобы "реабилитировать" латиноамериканскую литературу, избавить от аристократической лености и поэтичности, характерных для Маркеса или Амаду. Я повелась на чьи-то слова о магическом реализме, красивом языке, бразильской экзотике, интеллектуальной, "шахматной" многоходовке. Я получила простое повествование, хаотичность изложения, натурализм крестьянского бунта без капли магии и экзотики (беднота она и в Бразилии беднота, великая интернациональная рвань). Стереотипы отошли в сторонку, жалобно поскуливая. Хорошо это или плохо?..

Читалась книга очень тяжко. Мне трудно читать историю, если точно знаю, что ничем хорошим она не закончится (а когда крестьянский бунт заканчивался чем-то хорошим?..). А если концовка очевидна... важно, чем наполнена середина. Обреченность, насилие, безумие, пытка, затянувшиеся муки - болевые точки любой войны, ключевые слова "Войны конца света" и... не те чувства, в которые хочется надолго углубляться.

Никакой цветистости бразильских джунглей! Это совсем иная Бразилия. Картинка, которая рисовалась в голове, - тонированная черно-белая, как у ранних советских фильмов о войне, когда в самый экран летят комки земли от взрыва, а в ушах стоит далекий крик "ура-а-а". Поэтичности не место на войне, тем более на гражданской войне. Гиперреализм Льосы - натуралистические подробности, акцент на действии, а не на психологии. Преимущественно прямой порядок слов и навязчивые однотипные синтаксические конструкции (кто в них виноват - автор или переводчик?..). Весь текст нанизан на пунктир тире, любимый прием - вставная конструкция, выделенная тире, обязательно в каждом абзаце, а часто и в соседних предложениях (с легким юмористическим эффектом, который вряд ли был заложен создателем текста, когда слова "замечу в скобках" также выделены тире, а не скобками).

Композиция близка к мировому хаосу. Правда, такая хаотичность повествования, хронологическая путаница эпизодов, колебания времени, то растягивающегося, то летящего стремительно, хорошо передают неупорядоченность, абсурдность, энтропию гражданской войны (а как еще назвать, когда тысячи регулярных солдат выступают против тысяч местных жителей, на последних страницах даже какой-то солдатик встречает среди пленных свою соседку или свояченицу). Однако текст должен жить по каким-то законам и иллюзия хаоса, как на картинах великих абстракционистов, должна быть хорошо продуманной логической системой. Впечатления целостности книга не создает. Сначала повествование перебивается историями некоторых "апостолов", историей Галля, письмами Галля. Невозможно определить, который герой будет главным, за которым следить с большим вниманием, симметричностью мозаика не характеризуется, а герои меняются, умирают и уступают место новым эпизодическим фигурам.

В середине батальные сцены стали перемежаться диалогом журналиста и барона. Это очень эффектный кинематографический прием, когда читатель мгновенно переносится из тишины кабинета в ад битвы, но такой прием должен быть последовательным. Почему он ни с того ни с сего начался в середине романа и потом оборвался?.. В конце вдруг возникают эпизоды, написанные несобственно-прямой речью от имени совершенно новых героев, солдат, врача. Я понимаю, что автор хотел показать разные стороны, и как еще он мог рассказать развязку, если основные участники гибнут... А почему я за него должна над этим думать? Он - мастер в конце концов. В результате книга создала впечатление несимметричной и очень сырой.

Из персонажей лучше всего раскрыт Галилео Галль. Странный выбор - колоритная личность, безусловно, но он иностранец, и его вклад в войну минимальный, не было бы его, козла отпущения придумали бы все равно, в конце концов, он погибает в середине книги. Но мы для чего-то узнаем его жизненный путь, ценностные ориентиры (френология - что она для главной идеи произведения? просто экзотизм? символ общего безумия?), его "срыв" после многих лет воздержания. Всю жизнь стремясь к пламени революции, этот рыжий "мотылёк" погибает на самом пороге Канудоса (за воротами "Рая"), погибает глупо (и справедливо), так как забыв личную честь, честь свою, женщины и ее мужа, он становится недостоин чести умереть за идею.

Позабавил образ слепого журналиста. Вот уж действительно - журналистика, которая "всегда в центре событий", при этом ничего не видит, но сумеет все рассказать, когда посмотрит глазами своего нанимателя. Удачная, но очень нарочитая метафора.

Чью историю я ждала с нетерпением, так это историю учителя. Вот кто достоин был мельчайших подробностей и психологических глубин. И вот чей образ раскрыт меньше всего. Минимум реплик. Тень героя. Сначала я чувствовала себя обманутой и разочарованной (и хотела кричать восклицательными знаками, когда натыкалась в очередной рецензии на слова о ярком образе учителя - нет яркого образа! ну нет же!). Потом я поняла - все верно. Учитель не имеет значения. Он даже не пешка в большой игре (кстати, сложной эффектной многоходовки я тоже не нашла, только недоразвитую линию). Учитель - нейтральный, хотя и необходимый, катализатор, который совсем не участвует в химической реакции бунта.

Все составляющие социального взрыва собрались в одну пробирку: природные неблагоприятные условия (недород, мор); экономический спад - нищета большей части народа; политические разборки (смена монархии республикой); граница эпох - смена феодального аристократического строя - не случайно один из героев барон-фазендейро в процессе банкротства (и я, и я умею пользоваться тире! и они ломают ровную линию рассказа, это слишком экспрессивный знак препинания, чтобы им злоупотреблять!) - на буржуазный; борьба колоний за независимость.

Кто делает историю? Политики, депутаты, журналисты, аристократия, армия, один харизматический духовный лидер или большая бесформенная масса простых крестьян?.. Ответа нет. За это стоит похвалить Льосу. Он хорошо передает большое варево жизни. Безумное время все перемешивает в своем котле и доводит до безумия тех, кто сам варится в нем, но думает - что готовит.

В чем чудо Канудоса? Не в той ли очевидности, что масса местного люда, которая умеет жить впроголодь, отлично знает местность, умеет охотиться ночью и бесшумно передвигаться по лесу, эффективно партизанит и с легкостью уничтожает неповоротливую, неприспособленную к местности регулярную армию, слишком зависимую от обозов и сухого пороха в условиях тропических дождей. Логично, что ядовитые стрелы становятся более эффективными, чем ружья; что когда людям нечего терять, когда до последнего борются и женщины, и дети, когда они умеют сливаться с окружающей средой так, что кажется - сама земля восстает против врагов, - логично, что такое сопротивление подавить можно только очень, очень большим количеством пушек и солдат.

Однако магию в глубоком реализме Льосы я все-таки нашла - она ​​в неправдоподобной нравственности Канудоса. (Сейчас я буду как священник из анекдота, который не поверил, что Бог молнией испепелил казино.) Вот не бывает так, чтобы тысячи забитых крестьян, еще вчера уровня около первобытного строя, жили скученно в высоконравственном обществе с идеальным устройством и отсутствием преступности (драк, краж, насилия), даже на 12 библейских апостолов нашёлся один предатель. Идеализация Канудоса неправдоподобна, как революционная агитка. "Как объяснить их перерождение?" - спрашивает герой. Никак. Льоса и не объясняет. Отстраненность рассказа, которая позволяет объективно обозревать панораму событий, становится препятствием для понимания текста и доверия ему. А без доверия как может понравиться книга?

Поскольку одной из причин, подтолкнувших меня прочитать "Войну конца света", стала ассоциация с романом Христос приземлился в Гродно Владимира Короткевича, - хочу несколько слов сказать о сходстве и различии этих книг. Общее, безусловно, сразу бросается в глаза из аннотаций: крестьянский бунт, который группируется вокруг фигуры "мужицкого Христа". Это поверхностно. Но по сути больше общего нет. Короткевич верен художественности за счет реализма-натурализма. Гродненский "Христос" имеет четкие черты плутовского (и авантюрного) романа, а также притчи. Он уступает Льосе в эпичности сражений и углублении в детали, но опережает в обосновании мотивации, рисовке образов и красивости повествования. Я отдаю предпочтение белорусскому автору.

Па-беларуску...

Тут...

Здаецца Льоса спецыяльна напружыўся, каб "рэабілітаваць" лацінаамерыканскую літаратуру ад арыстакратычнай лянотнасці і паэтычнасці Маркесы ці Амаду. Я павялася на чыесьці словы пра магічны рэалізм, прыгожую мову, бразільскую экзотыку, шматхадоўку. Я атрымала просты аповед, хаатычнасць выкладу, натуралізм сялянскага бунту без драбочка магіі і экзотыкі (бяднота яна і ў Бразіліі бяднота, вялікая інтэрнацыянальная рвань). Стэрэатыпы адышлі ў бок, жаласліва скуголячы. Добра гэта ці дрэнна?..

Чыталася кніга вельмі цяжка. Цяжка чытаць гісторыю, калі дакладна ведаеш, што нічым добрым яна не скончыцца (а калі сялянскі бунт сканчаўся нечым добрым?..). А калі канцоўка відавочная... важна, чым напоўненая сярэдзіна. Асуджанасць, гвалт, вар'яцтва, катаванне, зацягнутыя пакуты - болевыя кропкі любой вайны, ключавыя словы кнігі і... не тыя пачуцці, у якія хочацца надоўга паглыбляцца.

Ніякай квяцістасці бразільскіх джунляў! Карцінка, якая паўставала ў галаве, - танаваная чорна-белая, як у даўніх савецкіх фільмах пра вайну, калі ў самы экран лятуць драбкі зямлі ад выбуху, а ўвушшу стаіць далёкі крык "ура-а-а". Паэтычнасці не месца на вайне, тым больш на грамадзянскай вайне. Гіперрэалізм Льосы - натуралістычныя падрабязнасці, акцэнт на дзеянні, а не на псіхалогіі. Перавага прамога парадку слоў і навязлівыя аднатыпныя сінтаксічныя канструкцыі (хто ў іх вінаваты - аўтар ці перакладчык?..). Увесь тэкст нанізаны на пункцір працяжнікаў, улюбёны прыём - устаўная канструкцыя, вылучаная працяжнікамі, абавязкова ў кожным абзацы, а часта і ў суседніх сказах (з лёгкім гумарыстычным эфектам, які наўрад ці быў закладзены стваральнікам тэксту, калі словы "зазначу ў дужках" таксама вылучаныя працяжнікамі, а не дужкамі).

Кампазіцыя блізкая да сусветнага хаосу. Што праўда, такая хаатычнасць аповеду, храналагічная блытаніна эпізодаў, скачкі часу, які то расцягваецца, то ляціць імкліва, перадаюць неўпарадкаванасць, абсурднасць, энтрапію грамадзянскай вайны (а як яшчэ назваць, калі тысячы рэгулярных салдатаў выступаюць супраць тысячаў мясцовых жыхароў, на апошніх старонках нават нейкі салдацік сустракае сярод палонных сваю суседку ці сваячніцу). Аднак тэкст мусіць жыць паводле нейкіх законаў і ілюзія хаосу, як на карцінах вялікіх абстракцыяністаў, мусіць быць добра прадуманай лагічнай сістэмай. Уражання цэласнасці кніга не стварае. Спачатку аповед перабіваецца гісторыямі некаторых "апосталаў", гісторыяй Галя, лістамі Галя. Немагчыма вызначыць, які герой будзе галоўным, за якім сачыць з большай увагай, сіметрычнасцю мазаіка не вылучаецца, а героі змяняюцца, паміраюць і саступаюць месца новым эпізадычным фігурам. У сярэдзіне батальныя сцэны сталі перамяжацца дыялогам журналіста і барона. Гэта вельмі эфектны кінематаграфічны прыём, калі чытач імгненна пераносіцца з цішыні кабінета ў пекла бітвы, але такі прыём павінен быць паслядоўным. Чаму ён ні з таго ні з сяго пачаўся ў сярэдзіне рамана і ўрэшце абарваўся?.. У канцы раптам узнікаюць эпізоды, напісаныя няўласна-простай мовай ад імя цалкам новых герояў, салдатаў, лекара. Я разумею, што аўтар хацеў паказаць розныя бакі, і як яшчэ ён мог апавесці развязку, калі асноўныя ўдзельнікі гінуць... А чаму я за яго павінна над гэтым думаць? Ён - майстар урэшце. У выніку кніга стварыла ўражанне несіметрычнай і вельмі сырой.

З персанажаў найлепш раскрыты Галілеа Галь. Дзіўны выбар - каларытная асоба, безумоўна, але ён іншаземец, і ягоны ўнёсак у вайну мінімальны, не было б яго, ахвярнага казла прыдумалі б усё адно, урэшце, ён гіне ў сярэдзіне кнігі. Але мы для чагосьці даведваемся ягоны жыццёвы шлях, каштоўнасныя арыенціры (фрэналогія - што яна для галоўнай ідэі твора? проста экзатызм? сімвал агульнага вар'яцтва?), ягоны "зрыў" пасля многіх гадоў устрымання. Усё жыццё імкнучыся да полымя рэвалюцыі, гэты рыжы "мятлік" гіне на самым парозе Канудаса (за брамай "Раю"), гіне па-дурному (і справядліва), бо забыўшыся на асабісты гонар, гонар асобы сваёй, жанчыны і яе мужа, не стаецца варты гонару памерці за ідэю.

Пацешыў вобраз сляпога журналіста. Вось ужо дапраўды - журналістыка, якая "заўсёды ў цэнтры падзей", пры гэтым нічога не бачыць, але здолее ўсё апавесці, калі паглядзіць вачыма свайго наймальніка. Трапная, але надта наўмысная метафара.

Чыю гісторыю я чакала з нецярплівасцю, дык гэта гісторыю настаўніка. Вось хто варты быў драбнюткіх падрабязнасцяў і псіхалагічных глыбіняў. І вось чый вобраз раскрыты найменш. Мінімум рэплік. Цень героя. Спачатку я пачувалася падманутай і расчараванай (і хацела крычаць клічнікамі, калі натыкалася ў чарговай рэцэнзіі на словы пра яркі вобраз настаўніка). Потым зразумела - усё слушна. Настаўнік не мае значэння. Ён нават не пешка ў вялікай гульні (дарэчы, складанай эфектнай шматхадоўкі я таксама не знайшла, толькі недаразвітую лінію). Настаўнік - нейтральны, хоць і неабходны, каталізатар, які зусім не ўдзельнічае ў хімічнай рэакцыі бунту.

Усе складнікі сацыяльнага выбуху сабраліся ў адну прабірку: прыродныя неспрыяльныя ўмовы (недарод, мор); эканамічная дзірка - галеча вялікай часткі народу; палітычныя разборкі (змена манархіі рэспублікай); мяжа эпох - змена феадальнага арыстакратычнага ўкладу - невыпадкова адзін з герояў барон-фазендэйра ў працэсе банкруцтва (і я, і я ўмею карыстацца працяжнікамі! і яны ламаюць роўную лінію аповеду, гэта надта экапрэсіўны знак прыпынку, каб ім злоўжываць!) - на буржуазны; барацьба калоній за незалежнасць. Хто робіць гісторыю? Палітыкі, дэпутаты, журналісты, арыстакратыя, войска, адзін харызматычны духоўны лідар ці вялікая бясформавая маса простых сялянаў?.. Адказу няма. За гэта варта пахваліць Льосу. Ён добра перадае вялікае ўзварава жыцця. Вар'яцкі час усё перамешвае ў сваім катле і даводзіць да вар'яцтва тых, хто сам варыцца ў ім, але думае - што гатуе.

У чым цуд Канудаса? Хіба не ў той відочнасці, што маса мясцовага люду, якая ўмее жыць упрогаладзь, выдатна ведае мясцовасць, умее паляваць уночы ды бясшумна перасоўвацца па лесе, эфектыўна партызаніць і з лёгкасцю знішчае непаваротлівае, непрыстасаванае да мясцовасці рэгулярнае войска, такое залежнае ад абозаў і сухога пораху ва ўмовах трапічных дажджоў. Лагічна, што атрутныя стрэлы робяцца больш эфектыўнымі за стрэльбы, што калі людзям няма чаго страчваць, калі да апошняга змагаюцца і жанчыны, і дзеці, калі яны ўмеюць злівацца з навакольным асяроддзем так, што падаецца - сама зямля паўстае супраць ворагаў, - лагічна, што такі супраціў падавіць можна толькі вельмі, вельмі вялікай колькасцю гарматаў і жаўнераў.

Аднак магію ў глыбокім рэалізме Льосы я ўсё-такі знайшла - яна ў непраўдападобнай маральнасці Канудаса. (Зараз я буду як святар з показкі, які не паверыў, што Бог маланкай спапяліў казіно.) Вось не бывае так, каб тысячы забітых сялянаў, яшчэ ўчора ўзроўню блізу першабытных, жылі цесна ў высокамаральным грамадстве з ідэальным уладкаваннем і адсутнасцю злачыннасці (боек, крадзяжоў, гвалту), нават на 12 біблійных апосталаў знайшоўся адзін здраднік. Ідэалізацыя Канудаса непраўдападобная, як рэвалюцыйная агітка. "Як патлумачыць іх перараджэнне?" - пытаецца герой. Ніяк. Льоса і не тлумачыць. Адхіленасць аповеду, якая дазваляе аб'ектыўна аглядаць панараму падзей, стаецца перашкодай для разумення тэксту і даверу яму. А без даверу як можна ўпадабаць кнігу?

Паколькі адной з прычынаў, каб прачытаць "Вайну канца свету", стала асацыяцыя з раманам Хрыстос прызямліўся ў Гародні Владимира Короткевича, хачу некалькі слоў сказаць пра падабенства і адрозненне гэтых кніг. Агульнае, безумоўна, адразу кідаецца ў вочы з анатацый: сялянскі бунт, які групуецца вакол фігуры "мужыцкага Хрыста". Гэта паверхня. Але ў сутнасці больш агульнага няма. Караткевіч верны мастацкасці за кошт рэалізму-натуралізму. Гарадзенскі "Хрыстос" мае выразныя рысы плутаўскога рамана, а таксама прыпавесці. Ён саступіць Льосе ў эпічнасці бітваў і заглыбленні ў дэталі, але апярэдзіць у абгрунтаванні матывацыі, маляванні вобразаў і прыгожасці аповеду. Я аддаю перавагу беларускаму аўтару.