5 С днём рождения, Мастер!

13 марта 2017 года писателю Владимиру Маканину исполнилось 80 лет!

С днём рождения! С Юбилеем!

Впервые с творчеством этого, теперь уже включённого в список любимых, автора я познакомился в аккурат накануне его предыдущего юбилея, прочитав премиальный роман «Асан» («Большая книга» за 2004 г.). Познакомился, заценил и неспешно отправился вглубь творчества Писателя. Прочитав с тех пор несколько его романов и повестей, а также не погнушавшись и малой формой (наверное будет нелишним отметить сразу, что мастерство писателя не зависит от выбранной им формы повествования — будь то роман, повесть или небольшой рассказ — во всех случаях Маканин цепок, тонок и точен, наблюдателен и выразителен).

Конечно же, самым интересным было бы попытаться проследить, как меняется авторское перо и авторский взгляд на действительность, пройдясь по творчеству этого незаурядного и самобытного отечественного современного писателя что называется «от альфы до омеги», т. е. от его ранних произведений сквозь более поздние и затем уже приобщившись к последним. Однако такой формат предполагает плотное многодневное чтение, и слава богу, что волей нашего игривого игрового судейства пешки поменялись местами с ферзями, т. е. во славу борьбы с прокрастинацией бонусное задание встало на место основного, что позволило если не буквально последовать озвученному принципу (да это было бы практически и неосуществимо, ибо слишком много потребовало бы и времени и усилий), то как можно ближе подтянуться к нему, ознакомившись с творчеством автора методом последовательного чтения его трёхтомника, имеющегося в домашней библиотеке.

Ну, а поскольку в формате основного задания третьего тура Игры нам нужна только одна книга, то пусть это будет том третий, содержащий три повести и один роман. Однако отрешиться от сравнивания атмосферы и энергетики более ранних произведений Маканина с его повестями и рассказами из, так сказать, среднего течения и затем приближаясь к более поздним, полностью всё равно не удастся — слишком сильны и равнозначны и впечатление и соблазн.

Конечно, если говорить о более поздних произведениях Маканина (имея ввиду его повести «Утрата», «Отставший» и «Сюжет усреднения», а также роман «Один и одна», составляющие рецензируемый томик), то мне кажется, что самым подходящим лучшим и точным образом, характеризующим направленность творчества позднего Маканина, будет цитата из романа:

... к старости душа мало-помалу пробуждается. Вы будете думать, что вас душит плохо повязанный галстук, а это — душа, ха-ха-ха-ха...

Речь идёт о том, что если в более ранних своих произведениях Маканин выступал всё-таки чаще в роли своеобразного наблюдателя от литературы и художественного документалиста — и мы с удовольствием и порой душевной болью читали-смотрели зарисовки из реальных жизненных коллизий обыкновенных ничем не примечательных людей — наших и маканинских современников, — то в более поздних его работах мы встречаемся с Маканиным — социальным философом и знатоком человеческих душ. И рассматривая ту или иную конкретную жизненную ситуацию и знакомя нас с кусочком жизни какого-то персонажа, Маканин за каждым конкретным частным случаем видит целую социальную схему, значимое общественное явление, непростую человеко- и человеческоведческую проблему. И не просто сам их видит, но и неторопливо и ненавязчиво подводит читателя к открытому и отслеживаемому им — и чтобы понаблюдать за нашей реакцией, и чтобы поделиться открытием или гипотезой, и чтобы заострить на проблеме-открытии внимание, а может быть даже чтобы сосредоточить сюда и силы — каждого из нас, но, возможно, и всех вместе взятых.

Предполагаемые и предлагаемые проблемы при этом могут быть самыми разными и с совершенно различными степенями достоверности и актуальности — мы то утыкаемся носом в одержимость русского мужика из городской легенды о прокопанном под Рекой подземном (подречном) ходе на ту сторону — и неважно, что на той стороне нет ничего, кроме гибельного болота, но зато была идея и была одержимость идей, и возникла Легенда, и тем самым перешло в бессмертие и едва ли не в вознесение имя одержимого строителя; но тут же в повести есть ещё несколько сюжетно-боковых ответвлений — прежде всего о корнях своих, о малой родине и о своём роде, и о связи тебя со всем этим — как бы тебе ни казалось, что ты свободен и освобождён.
И затем уже перескакиваем в не менее двойное (а по сути, так и тройное) сюжетно-реалистическое повествование перекреста памяти с историями жизни и судьбы отца и своей собственной любви с легендой о мальчике с уникальным даром притягивать к себе золото; и опять на первом месте оказывается проблема нашего выбора в тех или иных ситуациях, нашего выбора и поведения, и поступков и слов...

NB Тут, кстати сказать, уместно будет отметить, что вот этот выбранный Маканиным приём ветвления основного сюжета повествования на две и три веточки, да когда при этом каждая такая веточка имеет ещё несколько вариантов развития, несколько путей своего продолжения (по сути дела, в легенде это несколько разнящиеся её варианты — как это довольно часто встречается в изустном самодеятельном народном творчестве) — вот этот приём позволяет добиться некоторого эффекта «мерцания» образа, какой-то аберрации и вариативности и сюжета и героев произведения — эффект этот буквально на уровне подсознания даёт ощущение перехода от конкретно-личностных ситуаций уже как раз к широко распространённому социальному явлению (то, о чём мы говорили и что отмечали буквально этажом выше).

Или вот эта тенденция стремления к усреднению (так Маканин сам её сформулировал, и так и назвал свою третью повесть из этого сборника) — имея виду стремление не то, чтобы полностью утратить индивидуальность и личность, но спрятаться в среде таких же как ты или похожих на тебя, стремление стать неким средним, стать просто человеком из очереди Жизни (кстати, очень интересный и мощный образ подсказан Маканиным, потому что и в самом деле все мы стоим в жизненной очереди и неспешно день за днём продвигаемся от начала к концу...).

И, наконец, роман о тех, кто когда-то (по прикидкам — в самые громко-звонкие освобождёно-обнадёженные и светлые 60-е) был громкоголос и ярок, велеречив и многообещающ и выступал едва ли не факелоносцем, едва ли не Данко из горьковской сказки-притчи, но затем постепенно обтёрся и ободрался жерновами жизненных реалий и стал... наверное, только воспоминанием о несбывшихся надеждах и несостоявшихся открытиях, нерешённых задачах и нереализованных планах.
Но для меня сила и глубина этого романа совсем не в смелости автора, поднявшего своё огорчённое писательское стило на шестидесятничество и шестидесятников. Мне гораздо больше приглянулась и на душу легла отчётливо различимая маканинская достоевщина — именно достоевщина и фёдормихайловщина, потому что никто другой (разве что ещё Лев Толстой) не умел так точно и так глубоко проникнуть вовнутрь того, что мы считаем и называем Личностью и Человеком. И не просто проникнуть до самых сокровенных глубин и методично разобраться во всём этом противоречивом неоднозначном содержимом, но ещё и пересказать нам, своим читателям, и так пересказать, чтобы мы не только поверили рассказываемому, но и вдруг увидели обнаруженные и рассказываемые черты в себе самих — может быть, тоже недосбывшихся и недооткрывшихся, недорешённых и недореализованных...
Так что Достоевский... и вот теперь Маканин.
Писатель Владимир Маканин.
Мастер. И Юбиляр!