4.5

Как всегда это бывает с Трофименковым, книга эта, мягко скажем, непривычная, но страшно увлекательная - а местами просто страшная: когда политический триллер плавно перетекает в хоррор, как в Аргентине и Чили, сложно не ужаснуться.

История революционного кинематографа? Скорее история в картинках антиколониального движения, "новых левых" и левого терроризма с середины пятидесятых по конец семидесятых. Даже, скорее, здоровенный сценарий хроники - общий план с событиями, фильмами и именами чередуется с наплывами и флеш-форвардами, все как надо. А для тех, кому не хватает самодвижущихся картинок, есть раскадровки, репортажные фотографии и портреты - хоть на стенку в рамочке вешай, хоть в фильм монтируй.

Собственно кино как эстетического феномена здесь, пожалуй, и нет, вместо него - история кинематографа в самой непосредственной форме - то есть политика, представленная готовыми сюжетами для агитационных фильмов, пропаганды, документальной хроники, психологических драм, шпионских триллеров, нуаров и хоррор-муви - то есть просто истории героев этого фильма, большинство которых уже мертвы, а пока были живы, участвовали с камерой наперевес в кровавых и страшных событиях наравне с теми, кто просто стрелял.

Первая часть книги - по сути, первая книга в дилогии под одной обложкой - про матрицу революционных антиколониальных войн, операцию по "принуждению к миру" Алжира, которую французская армия выиграла, а государство и общество с треском проиграли. Эта часть самая цельная и проработанная, да и самодостаточная: вторая показывает иногда старых знакомых в новом ракурсе, но добавляет только охвата, а не глубины.

Опять же, проработанность и подробность повествования в первой главе позволяет увидеть в героях битвы за Алжир живых людей, какие бы взгляды они ни защищали: к чести автора, "оасовец" или "пара" - точно так же не штамп, как и "революционный террорист". Во второй же части, когда автор выходит за пределы любимой Франции, где он, кажется, знает любую собаку, вынужденная обрывочность повествования обнажает идеологический фундамент, которому присущи все плюсы и минусы tiers-mondisme. А там, где речь заходит не о третьем мире, а соцлагере, периодически всплывает советский бэкграунд во всей красе (да, переворот в Чехословакии в 1948 назван переворотом, но венгерский ноябрь 1956 - только мятеж; "герои Будапешта" - всегда в кавычках и только крайне правые с фашистами за спиной; а слово "бандеровцы" в списке участников "черного интернационала" - вообще стилистический фэйспалм, хотя автор, наверное, со мной и не согласится; плюс характерная исключенность соцлагеря из дискурса: рассуждать о том, что французы в Алжире первыми сделали пытки рутинным и системным средством психологического воздействия на узников, не вспомнив, допустим, об НКВД, или рассказывать о совместной войне ЦРУ, авторитарных режимов и ультраправых с левыми третьего мира, ни разу не упомянув о роли Союза, - ну как минимум странно - хотя автор наверняка не согласится и с этим).

Впрочем, это не мешает наслаждаться фейерверком историй , насколько позволяют память и нервы, конечно: счет героев идет на сотни, их истории сменяют друга друга каждую страницу, а сами они либо участвовали в кровавой герилье с предсказуемыми последствиями, либо были левыми радикалами с печальной судьбой. Не могу не заметить, что взгляд Трофименкова на историю третьего мира через жизни и смерти тех, кто ее фиксировал на кинопленку, ангажированный, но честно говоря, лучше уж такая честная ангажированность (к каким бы циничным, но внутренне логичным высказываниям за пределами книги это ни приводило бы), чем унылый академизм и бесполезная нейтральность.