4

Уважаемые гомофобы, немедленно отбросьте эту книгу подальше и медленно отступайте назад, пятясь и не моргая — а то мало ли чо. Когда окажетесь в безопасности, обязательно тщательно вымойте руки и скажите заклинание: «Отпусти меня, настоящего мужыга, мерзость содомская на века. Во имя Милонова — сгинь, сгинь, сгинь!». Для закрепления отворотного ритуала рекомендуется поцеловать жену, напоить коня, построить дом и вырастить сына.

Гомосекса в книге от души и навалом, а вот Буэнос-Айреса нет совсем, потому что всё действие происходит в городе Париже, куда, видимо, стянулись все геи старушки Европы — больно уж их много там, куда ни плюнь. Внутри официальной и отмеченной на карте столицы Франции существует целый особенный мир, скрытый от посторонних глаз, со своими правилами и законами, населённый жителями с горящими от вечной похоти глазами. То, что объединяет дядек разного возраста и комплекции — не прекращаемый ни на минуту и ничем не сдерживаемый отчаянный поиск партнёра на ночь, на час, на пять минут, этакая вечная погоня за удовольствием. Но некоторые отстают и сходят с дистанции.

В аннотации Адэра сравнивают с Набоковым. Я не до такой степени впечатлилась текстом, но слог приятный, лёгкий. Автор владеет словом и сам по себе человек наблюдательный, отдельные его метафоры приятно радовали свежестью и оригинальностью, даже когда относились к ситуациям, полным грубой сексуальности. Повествование ведётся от первого лица и имеет форму то ли автобиографии, то ли исповеди — вернее всего, второе. Что однозначно идёт в плюс, так это наличие у героя здоровой самоиронии, правда, появившейся, скорее всего, спустя годы после описанных фактов его биографии. Видимо, прошло время, и он, смог по возможности абстрагироваться от наверняка обуревавшего его в иные моменты стыда, неловкости и отчаяния.

Если собраться с духом и отбросить всю энцу, то останется перед нами книга о диком одиночестве, которую безуспешно старается заполнить страдающий персонаж.

Как же в этот момент я ненавидел всех, кто мне встречался, как ненавидел идущих вдвоем в другую сторону — всегда в другую сторону… Все эти пары, смотревшие на меня четырьмя холодными глазами, соединив руки, соединив судьбы, разговаривая, улыбаясь друг другу, смеясь… Они были уверены друг в друге и небрежно отталкивали меня с дороги… а я, казалось, один я жил из подчинения правилам, жил потому, что это ожидается от человека, пока он не умер.

Людей такого типа принято называть «социально неловкими», и будь он гетеросексуалом, у него был бы шанс получить более-менее регулярный интим после того, как его увлечёт под звон свадебных колоколов на брачное ложе какая-нибудь девица, движимая вечным двигателем «хочузамуж» и посчитавшая, что данный объект мужеска пола вроде как годится на роль супруга. Но наш неловкий герой гей, а в мире геев ценится не только милая мордашка, но и некий опыт и раскрепощённость, чего у героя нет и взять неоткуда — а годы-то идут, персонаж не молодеет. И чем больше он боится допустить ошибку в отношениях, тем чаще и качественнее лажает, и самооценка уже не только падает на дно бездны отчаяния, но и начинает там рыть ямку. Тут можно было бы вспомнить анекдот: «Гей был настолько некрасив, что вынужден был встречаться с девушками», но на помощь герою приходит во всех смыслах спасительное воображение, и с лёгким хлопком перед ним распахиваются двери в страну большого гомосекса.

Секс в книге аккуратно размещён по центру, всё остальное сиротливо жмётся по углам. Если герои вдруг ненароком что-то читали, смотрели какие-то постановки, о чём-то думали, то всё это или проходило фоном, или имело весёленькую радужную расцветку. Сижу вот и соображаю: если соскрести с героя его гейство и сексуальную озабоченность, что там останется? Нет, даже не так: останется ли тогда в книге хоть что-нибудь от главного персонажа? Сюжета там уже практически нет, тут аннотация не обманывает.

Парижское веселье свободной любви омрачает лишь некая бяка, медленно, но неумолимо расползающаяся по свету. Толком никто пока не знает, что за зверь такой — «гейский рак», но от него уже вовсю умирают люди, и газетные некрологи заполняют скупые строки «после продолжительной болезни... родители оплакивают». Но кого это остановит на пути к удовольствиям — «со мной ведь такого никогда не случится», верно?
А одиночество порой становится причиной странных закидонов: до размеров Антарктиды разрастается желание стать частью любой, неважно какой группы, лишь бы не быть одному, пойти на что угодно, лишь бы не чувствовать себя аутсайдером. Лишь бы приняли за «своего». Ох, какие же глупости тогда можно натворить! И каким недоумищем надо быть, чтобы сравнивать смертельную болезнь с желанным ребёнком-наследником.

Ещё раз напомню: в книге довольно много неаппетитных, — хотя, какой тут, к чёрту аппетит, — подробностей гомосексуальных отношений, что, мягко говоря, сильно на любителя. Я предупредила. Или прорекламировала. Ещё порадовало отношение героя к женщинам, которых то ли он, то ли непосредственно сам автор любезно именует «холодной бараниной». Спасибо, очень приятно, а главное — заслуженно. Мы, видимо, предназначены лишь для того, чтобы рожать героям книги всё новых любовников, а потом уходить в закат и не отсвечивать.
Всё это обидно, но объяснимо, только вот последняя фраза книги, бредовая и пафосная, контрольным выстрелом перечеркнула ещё сохранившееся хорошее отношение к герою и смешанную с жалостью симпатию. Какую же феерическую хрень можно сотворить с собственной жизнью, причём своими же ручками (и иными-прочими частями организма)! Плюс я так и не поняла, что всё это, так подробно описанное на десятках страниц, было — изощрённая форма мазохизма или сильно растянутое во времени самоубийство.
Думаю, будет немного спойлерно, но много логично закончить отзыв двусмысленным «Он плохо кончил» (с).