4.5

Мир исчерчен строчками трагедий и комедий : он пережил уже всё, и стал похож на общий черновик безумцев, влюблённых и поэтов.
Кто-то в романе скажет

Всё должно быть наоборот. Не мы должны читать книги, а книги должны читать нас!

Кто-то другой, женским голосом ему ответит из темноты печали :

Греха нет. Грех устарел. Идут себе люди в ногу, и ты среди них, сбился с ритма, упал, и тебя затоптали.

Ну да, грех был придуман, когда было мало людей. Когда же душе некуда стало ступить, не наткнувшись на человека или же на его душную мысль, грех стал свойством удушливой атмосферы общества, жизни, и все стали виновны перед всеми, и каждый хранил в себе нечто безгреховное, что расправив крылья, могло взвиться над толпой, над своим телом, которое уносит за собой тёмное, бурливое течение толпы...
В романе перемежаются истории заключённого, бежавшего из тюрьмы во время наводнения, и молодого человека и замужней женщины, в жёлто-карем блеске глаз которой он словно бы утонул : они бежали ото всех, от обезумевшей толпы, от учёбы, брака, её мужа и двоих детей...
На судьбу Шарлотты и Гарри легла тень "Бовари", правда, с той поправкой, что Шарлотта из кокона пошлости семейной жизни, бежит, летит к кроткому, с какой-то печальной импотенцией сердца и воли, Гарри, студенту-медику, так похожего на мужа Эммы Бовари. Но в отличии от Эммы, Шарлотта трагически ощущает пошлость не только общества, но и свою, пошлость "человеческого" на земле, смотря на свою судьбу со стороны так, как одна книга могла бы читать другую книгу, к ужасу персонажа, печально поднявшего глаза не то на автора, не то на читателя : "За что?".
И как вырваться из этого половодья пошлости ? Если только... вырваться, из кокона сердца и жизни, но куда? На мигающий в ночи огонёк ада? Небытия? Из огня, да в полымя!
Только бы вырваться из плена, только бы вздохнуть крыльями холодных, молодых ветров свободы и жизни; хотя бы несколько голубых глотков этого ветра...которым дышат вон те пальмы : словно бы взявшись полупрозрачными, тонкими пальцами за виски, они тихо раскачиваются-бредят на тёмном ветру, не желая смотреть на людей, на то, что они сделали с раем, любовью...
Шарлотта увлекалась лепкой, мяла глину. Как там переводится Адам? Ах, да, "алая глина". И вот "Ева" подмяла под себя ( в прямом и переносном смысле) своего Адама, соблазнила, увлекла его в нежный ад скитаний, словно бы любя за двоих ( Шарль-Шарлотта), за всех женщин, что недолюбили, но словно в жуткой сказке, время торопит, древо жизни, по капле, истекает алой листвой, и сердцу любить уже нечем, оно спотыкается, оступается в своём вечном нетерпении, бьётся в ночь в холостую : в никуда....

Знаете, есть обнажённая речь отчаяния, вне интонаций и пауз, и слушающий эту речь сердца ангел ли, друг, любимый человек, природа... по своему, в меру пережитого им, расставляющий интонации, отточия сердца, и потому она может быть равно комичной и трагичной.
Вот так и в романе : муж Шарлотты( по прозвищу "крыса", т.е, отсылка к отравленной жизни а-ля мышьяк Бовари), самолично везёт её на поезде, дабы передать любовнику - Гарри; ставит условия : запятые чувств прыгают, обрываются ( одышка сердца героя, стиля, глаз читателя...)... угрожает, чтобы с ней ничего не случилось, даёт деньги, на билет...
Знаете, есть такая щекочущая, тесная тишина в оном молчании обращённых друг к другу чувств и сердец, что хочется сделать хоть что-то, лишь бы прервать, зачеркнуть эту невыносимую, тёмную улыбку тишины...
В какой-то момент возникает впечатление, что не Гарри увёл Шарлотту у её мужа, а она похитила его у него же самого, у его судьбы.
Приглядываясь к ней, он понимает, что в женщине есть нечто, что не снилось и мудрецам, нечто, к чему осторожно, в ночи желания и чувства, подходит сама женщина в себе.
Мужчина, в муке вдохновения и стыда придумал чистилище. Женщина, слегка улыбнувшись, придумала ад и рай.
Нет, серьёзно, иногда кажется, что те или иные истины тяготеют к определённому полу, иногда даже к среднему...
Вот и Шарлотта говорит, что приемлет либо Ад, либо рай и в жизни и в чувствах. Среднего не дано.
Мраморная, белая грудь вздохнула, и на миг на ней проступили голубые трещинки вен, словно в плотине, дамбе, которая вот-вот прорвётся.
Какую стихию мы в себе скрываем религией ли, искусством, моралью... боясь сильно чувствовать, желать, любить, жить наконец?
Дамба, уже настоящая, прорывается, и заполняет землю : тонут люди, заключённые, звери. Ночь. Разлившаяся вода отражает тихие звёзды. Словно два неба : вверху и внизу. Мир ещё не сотворён...
Фолкнер смутно обыгрывает апокалиптические образы ( ну, или же я опять смутно "фантазирую"), коней с бледной гривой пены, сметающих ад и бред человеческого, слишком человеческого.
В этом "потопе" заключённый спасает на лодке с дерева беременную женщину ( к ужасу последней, и к ещё большему ужасу первого, сдержавшего всех "зверей" в себе). Он только в тюрьме читал о большом мире, женщинах... А тут, за пару дней, словно бы прожил 40 лет на свободе. Его душа устала от свободы, от себя... он хочет вернуться в тюрьму.
Тело и душа, словно два сбежавших каторжника, связанных единой цепью пульса, с тяжёлой гирей сердца где-то у ног.
Эту же "гирю" ощущают Шарлотта и Гарри. Они убежали из ада повседневности, но унесли зёрна ада в себе, и они проросли в райском гнёздышке любовников цветами зла : Гарри стал превращаться в тривиального мужа. Шарлотта - в жену.
А тут ещё она забеременела, кончились деньги, река жизни несёт их куда-то... И страшно, страшно родить новое, невинное существо среди этого безумного, бурлящего мира, родить его в безумный, грешный мир. Шарлотта просит Гарри, недоучившегося на медика, сделать ей аборт. Иногда аборт для женщины - некое инфернальное, метафизическое самоубийство, после которого тело, призраком мытарится по призрачному и чуждому городу.
Неужели любовь - думает Гарри, - была изгнана из мира, и распята, словно Христос? Нужна ли людям любовь? Нужны ли сильные, райские чувства, которыми нужно жертвовать ради респектабельности, сытости жизни... придёт любовь, а её не узнают, и опять распнут... кто распнёт?
Шарлотта чувствует "врага" в самой природе мужчины. Есть в нём нечто, что живёт животной, ложной жизнью, словно глина ( плоть-плотина?) на жарком и диком ветру.
Бесконечное одиночество женщины, среди почти безлюдного, бесчеловечного мира ( словно она - первый, единственный человек на земле). Сжаться на плоту постели в позе эмбриона : прижать колени к груди, обхватив её руками, и отдаться течению ночи, и смотреть, смотреть, как над тобой, доверчиво склонившись, проносятся звёзды, облака, и пальмы, дикие, счастливые пальмы, о чём-то своём перешёптывающихся с тёмным ветром.

Джозеф Лорассо - Влюблённые и Лотрек.
Вместо картины Лотрека, могла бы быть иная картина : Гогена, Исидре Нонеля, что-то о пальмах... выбирайте сами, влюблённые.