5 Пастернак и я

И ныне легко мне, под лампой устроясь,
Найти карандашные эти пометки
И вдруг прочитать их, как связную повесть.
Любую страницу заветного тома
Откроешь - и дома.

Андрей Анпилов

Я сейчас буду говорить о своём любимом поэте – Борисе Пастернаке. Внешние обстоятельства не дают мне затопить вас в стихах – и, может быть, оно и к лучшему. Вместо общих мест, которые по сути верны, но из-за частого повторения стали бессмысленны, я попробую написать о моём личном пастернаковском. Будет капельку откровенно и немного пространно.

Для начала объясню, почему обсуждаемых стихов будет всего несколько – а ведь в моём сборнике 416 страниц.
Поэзия Пастернака настолько плотная и сложная, что, если кто-то может потреблять и осмыслять его стихи пачками, то он – киборг. Или гений. Или студент перед экзаменом.

Если серьезно, то сложность Пастернака мне видится в двух свойствах: словесные изыски (неожиданные сравнения, аллитерация – филологи поправят в терминах) и многомерность (слияние бытового и философского планов, например). Первое – захлебнуться в рычащих или звенящих звуках, выдать немыслимое и единственно верное сравнение, зашаманить ритмом. Второе – написать о своей частной любовной драме так, что не только каждый себя в ней узнает, но и всё мироздание отразится в ней как в капле воды (простите за банальность, но других слов не подберу). А еще можно включить в эту пирамиду смыслов другие «блуждающие сны» - Пушкина, Шекспира, Шопена, Бетховена.

В эволюции своего творчества Пастернак движется от первой языковой сложности ко второй смысловой. Если в молодости он мог затеять целое стихотворение только ради одной удачно найденной строки, то поздние стихи почти аскетичны, но неподъемны для беглого восприятия. Ну и все помнят знаменитую цитату о простоте.

Эти два свойства поэзии Пастернака мешают не только обычному читателю проглотить залпом весь сборник, они мешали самому поэту – его выступления не имели особого успеха, потому что воспринять эти стихи на слух сложно.

Я лично вживую слушала Пастернака в исполнении Сергея Юрского и Аллы Демидовой. Юрский пошёл по пути наименьшего сопротивления и сосредоточился на ранних, самых напевных произведениях. Демидова, на мой скромный вкус и судя по реакции зала, не преуспела вовсе. Слишком сложно.

Итак, вступление закончилось, спасибо, что вы еще с нами. Приступаем к стихам.

***

Моей дочери полтора года, она учится говорить, я учусь быть мамой (а не только обслуживающей функцией «мыть-кормить»).

Стихотворение «Я мог их позабыть», часть вторая. Материнское сердце находило утешение в авторитетном мнении поэта: дети должны начинать говорить в два года. А еще я вспомнила о сладкой жути детского воображения – розовые зайчики нужны, но еще больше нужны страшилки, потом – романтические страдания, затем – родимый экзистенциальный ужас. И ничего ненормального в этом нет, без инъекции безумия и боли могут получиться пластмассовые куклы, а не поэты.

Другой мир детства – «Вальс с чертовщиной». Его прекрасно исполняет Камбурова, послушайте при случае.

Сейчас, читая сборник, я обнаружила, что цикл «Я мог их позабыть» в целом совершенно о другом – о потере своего лица в толпе, о духовном обнищании. Годы написания – 1917-1922. Страшные годы. Но не будет святотатством поставить несколько строк личным девизом против инстаграмма головного мозга.

***

Когда я, будучи взрослой, открыла для себя классическую музыку – ненавистные уроки фортепиано не в счет, то своеобразным ключом послужили стихи «Опять Шопен не ищет выгод…», «Музыка», «Во всём мне хочется дойти…». И опять магия сжатого в стихи пространства – я ходила, бухтела себе под нос эти строки и расшифровывала с помощью их музыку. Только оторвусь, так снова возвращаюсь на новый виток – настолько стихи неисчерпаемы.

Маленькое чудо – когда неуклюжее числительное превращается в музыкальную фразу, фортепианный раскат.

Знаменательно то, что Пастернак долгое время серьезно занимался музыкой, и это не только дало ему мастерство в звуковом решении стиха, но и подарило свободу в обращении к темам великих композиторов – Шопена, в первую очередь. Кто-то вставляет ссылочку на другого писателя, а Пастернак – на Шопена. И это прекрасно, конгениально.

***

Пастернак и война – понятия несовместные, поэтому блок его военных стихов я обхожу стороной. Они искренни по-человечески, но не гениальны. В этом нет вины Пастернака – он самый целостный поэт после Пушкина, войны не может быть в его миротворчестве. О войне напишут другие.

Интересно, что «мирные» стихи Пастернака были востребованы и в окопах, и в лагерях. Они несли в себе нормальную жизнь в предельно сжатой форме, люди повторяли их, возвращались мысленно в мир своей юности, книжек и чашек под абажуром. То есть стихи прошли испытание холодом и голодом.

***

Кризис веры. Веры в Бога, в божественную сущность, в космический Дух или вселенскую справедливость – как хотите.

Пастернак знал об этом всё.

Крёстный путь от «Рассвета» и «Рождественской звезды» через «Иней» к надчеловеческому «Августу».

Позволю себе цитату из Монтеня:

«… вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся, в конечном итоге, к тому, чтобы научить нас не бояться смерти».

В «Августе» Пастернак победил смерть.

«Рождественская звезда» решает другую насущную проблему – что есть христианский мир. Не только пышные богослужения и аскеза, но и детские сказки, полёт фантазии, даже «Гарри Поттер». Внимание к человеку, торжество гуманистической традиции – на смену беспощадному Ветхому завету. Может быть, «Звезда» - это даже оправдание всех еретиков. И оправдание моего неприятия обрядничества.

Вопрос веры неотделим У Пастернака от природы. Природа является первым и самым естественным храмом. Через любовь к природе можно прийти к любви к Богу. Вот пишу сейчас эти слова и вижу их банальность. Читайте Пастернака. Обязательные школьные «Уже в полях белеет снег» могу воспитать чувство природы у детей (хотя сомневаюсь). Взрослым нужен Пастернак. «Когда разгуляется», «Бабье лето».

Сложное построение – природа доказывает существование божественного и в то же время строит карту внутренних переживаний поэта (овраги, шумы, августовское начало увядания в «Бабьем лете» - это страшноватое предчувствие).

***

А вот теперь я поругаю попавший в мои руки сборник. Там нет двух стихотворений:
- любимого Николаем Цискаридзе «Художника». А без этого цикла тему творческого (человеческого?) призвания раскрыть невозможно, что, к прискорбию, сокращает мою рецензию (шучу).
- любимой мною «Второй баллады». Я прожила под нее дождливое лето 2011 года и искренне считаю самым-самым стихотворением.

Пора заканчивать. Все дожившие до конца сего опуса уже поняли, что я очень люблю Пастернака. Как советовать то, что любишь всем сердцем? Да еще и такое интимное, как поэзия? Как её вообще читать - не в метро же по дороге на работу?

Давайте я воспользуюсь лазейкой во внешних обстоятельствах и приведу «Вторую балладу», злостно (или к счастью?) пропущенную в моем сборнике:

На даче спят. B саду, до пят
Подветренном, кипят лохмотья.
Как флот в трехъярусном полете,
Деревьев паруса кипят.
Лопатами, как в листопад,
Гребут березы и осины.
На даче спят, укрывши спину,
Как только в раннем детстве спят.

Ревет фагот, гудит набат.
На даче спят под шум без плоти,
Под ровный шум на ровной ноте,
Под ветра яростный надсад.
Льет дождь, он хлынул с час назад.
Кипит деревьев парусина.
Льет дождь. На даче спят два сына,
Как только в раннем детстве спят.

Я просыпаюсь. Я объят
Открывшимся. Я на учете.
Я на земле, где вы живете,
И ваши тополя кипят.
Льет дождь. Да будет так же свят,
Как их невинная лавина...
Но я уж сплю наполовину,
Как только в раннем детстве спят.

Льет дождь. Я вижу сон: я взят
Обратно в ад, где всё в комплоте,
И женщин в детстве мучат тети,
А в браке дети теребят.
Льет дождь. Мне снится: из ребят
Я взят в науку к исполину,
И сплю под шум, месящий глину,
Как только в раннем детстве спят.

Светает. Мглистый банный чад.
Балкон плывет, как на плашкоте.
Как на плотах, кустов щепоти
И в каплях потный тес оград.
(Я видел вас раз пять подряд.)

Спи, быль. Спи жизни ночью длинной.
Усни, баллада, спи, былина,
Как только в раннем детстве спят.