5

Во всех статьях о «Моби Дике», подвернувшихся мне под руку, я не нашёл хотя бы попытки трактовки названия романа. Сам Мелвилл, наоборот, начинает свой роман, как статью в энциклопедии или книгу Иона Златоуста, – с называния предмета, с имени Кит, с удвоенных глав «Этимологий» и «Извлечений». Слово «кит» на разных языках и в разных контекстах.

Последующие страницы можно было бы принять за традиционный приключенческий «морской роман» с субъективным рассказчиком Измаилом, описывающим испытания, выпавшие на его долю. Однако уже через две сотни страниц жёсткая форма начинает качаться и дрожать: сначала появляются главы, расписанные «по ролям», будто какая-то пьеса, потом пропадает субъективный рассказчик, появляются куски условно объективной реальности «от автора», потом герои начинают мыслить вслух, произнося «в сторону» странные внутренние монологи, потом возвращается Измаил, а потом повествование натыкается на глыбу главы «О белизне кита», самой совершенной, самой главной главы в романе. После этого текст уже окончательно превращается в слоёный пирог из Ветхого Завета, описания технических деталей китобойного промысла, приключенческого романа и чего-то ещё, главного.

Либо со мной что-то не так, либо действительно каждая книга об этом, но всё, что я читаю, мне чудится, было написано о Боге и Зле. Вот и с «Моби Диком» из всех тех возможностей, что предоставляет книга, я выбрал ту, что позволяет прочесть её как позднеромантический роман о крахе человеческих желаний, о неизбежном поражении человека, о конечности его, ещё так недавно казавшихся бесконечными, возможностей. Да и о Боге тоже, и о Зле. Ахав отрекается от своего сухопутного Христа-Яхве и начинает служить морскому Киту-Ваалу. Служить очень странно, отдав ему свои мысли и всю свою жизнь, но желая при этом его убить. Убив кита, Ахав бы освободился; убив его, он убил бы себя. Да и бог сам странный: благой и злой в одном теле. Это бог другого мира, другого народа.

В книге у Моби Дика есть еще один страстный, хоть и совсем другой, служитель – Гавриил с борта «Иеровоама». Вот это ставит в тупик. Библейские аллюзии смущают. А если этот шут, этот урод и есть божий пророк? А если этот Гавриил – перевёртыш, двойник Гавриила истинного? Если вся эта история – отражение истины, то кто тогда кит? Он – дьявол? Или он и есть бог? Или он один из миллиона богов? А кто тогда Ахав? Может быть, благородный крестоносец? Но Герой уж точно. И действие романа происходит на море, там, где все земные законы теряют свою силу, оборачиваются противоположностью…

Есть ощущение, что эта книга – два зеркала, поставленный друг против друга. И Мелвилл поставил их так, чтобы уничтожить возможность вообще какого бы то ни было ответа. А мы стоим и смотрим на это колоссальное столкновение двух миров, двух великих героев. Сразу же вспоминается индоевропейский миф творения, поединок Зевса с Тифоном, Аполлона с Пифоном, Индры с Вритрой. Только в чём тут отличие одного от другого?

«Так сквозь густой туман моих смутных сомнений то здесь, то там проглядывает в моем сознании божественное наитие, воспламеняя мглу небесным лучом. И за это я благодарен богу, ибо у всех бывают сомнения, многие умеют отрицать, но мало кто, сомневаясь и отрицая, знает еще и наитие. Сомнение во всех истинах земных и знание по наитию кое-каких истин небесных – такая комбинация не приводит ни к вере, ни к неверию, но учит человека одинаково уважать и то и другое.»