3

Хотите – верьте, хотите – нет, но лично я после прочтения опуса Антропова поняла: не того, ой не того Романова назвали мучеником. На самом деле это звание должно было достаться… Анне Иоанновне.
Во-первых, она была практически насильно выдана замуж суровым дядей. Конечно же, за не очень любимого ею человека. Нет, это ничего, что на брак как на коммерческую сделку в то время смотрели в 90% случаев из 100 – причём вне зависимости от того, происходила невеста из семьи дворянской, купеческой или рабоче-крестьянской. Это ничего, что всего несколько лет назад царевны из дома Романовых вообще не имели права ни выходить замуж, ни выходить из терема. Главное, что у Анны «было чуть не пятнадцать женихов и ни за одного из них она не имела права выйти замуж по чувству и влечению собственного сердца, по своей воле». А это – трагедия.
Во-вторых, после свадьбы муж ушёл в запой и помер, не успев Анну трахнуть. Правда, оттого, что супруг много пил, Анна не стала мало есть. Но кому охота смотреть на такие приземлённые материи?
В-третьих, по политическим соображениям её отправили на Митаву, где и началось её продолжавшееся 17 лет «великое сидение». Сидение, естественно, не в монастыре, не в Крестах и не где-нибудь в бывшем архиерейском доме в Холмогорах. А в относительно комфортабельном герцогском замке. Ей даже работать не надо было – всем управлял совет обер-ратов. Ну и Бестужев держал руку на пульсе. Но всё равно: не избавило «трагическое вдовство» «несчастную русскую царевну от заключения в Митаве».
В-четвёртых, российское правительство не дало ей устроить личную жизнь с Морицом Саксонским, который не столько её любил, сколько использовал. Пришлось ей удовлетворяться с Эрнстом Бироном, который тоже не столько её любил, сколько использовал.
В-пятых, ей были маловаты бриллианты. Нет, честно. «В своих "слезных" письмах в Москву и Петербург она нередко жаловалась, что ей "большую конфузию приходится претерпевать пред придворными и митавскими дамами, понеже нету нее достаточной толики ив нарядах и бриллиантах".
И даже тогда, когда она, обманув верховников, разорвала кондиции, села на престол и устроила себе на 10 лет каникулы, она всё равно осталась жертвой манипуляции нехорошего Бирона.
А мораль сей басни такова: для того чтобы признать человека мучеником, выкапывать трагические события из его жизни совершенно необязательно. Достаточно подать уже имеющиеся события в нужном ключе.
Антропов мастерски передаёт атмосферу придворных интриг, особенно когда они касались вмешательства Меншикова в дела Курляндии. Но на этом достоинства романа заканчиваются. И начинается мелодраматическое нытьё с уклоном в мистику, из которого, пожалуй, лучшим эпизодом был эпизод ролевых игр – когда Иван Долгорукий в костюме гусляра идёт сексуально удовлетворять Анну Иоанновну.

Пожалуй, его песню стоит сохранить как пример поэзии Серебряного века...

ПЕСНЬ НА ГУСЛЯХ ИВАНА ДОЛГОРУКОГО

Ой вы, гусли-гусельки, веселые мои!
Вы поведайте нам, гусли, сказочки свои!
Распотешьте девицу, красна молодца,
Чтоб взыграла кровь их, удалы сердца.

Начинают гусли: с давних, слышь ты, пор
На Руси пресветлой появился вор.
Он -- старик высокий, с белой бородой,
Ходит он все больше, все ночной порой.

Как идет -- так песни удалы поет,
Бородой косматою лихо так трясет.
"Кто ты будешь, дедко? Как тебя зовут?" --
Вопрошают люди. Сами бледны... ждут.

"Я -- сам бог Ярило, Хмелем звать меня,
Много показать вам я могу дивья.
Тайной заповедною лишь один силен,
В радостях, в весельях я один волен".

Подивились люди: "Полнё, дедко, врать!
Неужель людей всех в плен ты можешь взять?" --
"Ой, могу, людишки, чары напустить,
Одному мне будут люди все служить!"

Выдвинулся парень. Был он лих и смел
И в глаза Яриле гордо поглядел.
"Ты зовешься Хмелем? Хорошо, старик!
Я побью тебя сейчас же, в этот самый миг.

Ежели всесильны чары все твои,
Ты развей мне горе, муки все мои.
Полюбил давно, слышь, я цареву дочь
И не сплю, не ем я, -- прямо мне невмочь.

Ах, хочу лебедку я к груди прижать
И уста царевны пылко целовать!
Только та царевна за замком живет,
Свора псов иземных ее стережет".

Отвечает Хмель тут: "Гусли ты возьми
И к царевне Зорьке смело ты иди!
Грянь по струнам звонким, песенку ей спой,
И она ответит: "Ах, желанный мой!"

И пробрался парень, хоть и труден путь.
Ну, как вдруг увидят, на дыбу возьмут?
Вот уж и царевна. Вспыхнула, дрожит
И на красна молодца сурово глядит.

"Ой ты, тать ночная! Ой ты, вор лихой!..
Как ты смел пожаловать в царский терем мой?"
Не ответил молодец... лишь в очи поглядел,
И на гуслях-гусельках он песню ей запел.

"Ах, зови, царевна, палачей своих,
Пусть уж снимут голову со плечушек моих!
Но на пытке лютой буду умирать
И "люблю царевну!" стану все кричать!"

Что же тут царевна молвила в ответ?
Оглянулась... Горенка... Никого-то нет...
Перед ней молодчик статный, удалой...
И шепнула только: "Ах, желанный мой!.."