5 Как иногда малое может сделать очень многое

Для меня это была проникновенная книга, которая не могла оставить равнодушной!
Начало трилогии, биографическая книга Александры Бруштейн, тех времен, когда она был еще Сашенькой, живой и любознательной девочкой девяти лет.

Перед собой мы видим яркую, задорную и очень справедливую девчушку с растопыренными "кудлами" на голове. Живет она в непростые революционные времена, времена изменений, несправедливости и разделения людей на богатых и бедных. Разделения настолько резкого и жестокого, что становится больно. Ведь все мы люди!!! А бедняки людьми не считались...

Отец у Саши - врач, доктор от Бога, с добрым сердцем и неотступными принципами справедливости. Сколько благодаря его стараниям не было брошено на произвол судьбы больных людей! И не цурался всех лечить, и с бедных людей даже платы не брал. Причем о себе он почти не помнил, что нужно есть, пить, отдыхать, спать (часто после долгих операций этот замечательный доктор засыпал прямо в доме, где они происходили, умастившись где-нибудь на кушетке).

Много здесь колоритных персонажей - заботливая простая домохозяюшка Юзефа; меланхоличная воспитательница-немка фрейлин Цецильхен,; наивная больная девчушка Юлька, ее мать, слепо верящая, что если ребенка положить перед иконой святой Богоматери на холодный пол и молиться целый день, то больному дитятку будет значительно лучше; рассудительный борец за справедливость воспитатель Павел Григорьевич, которому не страшна ни власть, ни наказания; надменная богатая семья Шабановых...

Много в книге и таких жизненных, проникновенных моментов, от которых влажнеют глаза и трепетно сжимается сердце. Тут и красивая кукла, которой Сашенька хвасталась перед девочками, которые баюкали вместо кукол поленья дров. А папа заставил девочкам эту куклу подарить и Саша всё поняла... Тут и больная девчушечка Юлька, которая прикована к постели, у которой ослаблены ноги от плохого питания и недостатка света, невольно заточенная в темном душном подвале. Кто сможет ей помочь - доктора или гордый священник?
А вот пример, как для того, чтобы дорогие избалованные доченьки кушали хорошо и не воротили нос от еды, были приглашены трое босоногих детей рабочих, которые принесли с собой еще и полуторагодовалую сестрёнку:

– Ладно! – разрешает Серафима Павловна. – Садитесь все за стол. Вот сюда. – Она показывает на ту половину стола, где стоят селедки и картошка. – Только уговор: если Зоенька и Риточка хотят, чтобы к ним ходили каждый день, они тоже будут хорошо кушать… Да, девочки?
Осветив всех своей доброй улыбкой, Серафима Павловна уходит из комнаты.
Неожиданные гости – Коля, Антось и Франка со своей сестренкой – быстро садятся за стол.
– Кушайте, пожалуйста, – любезно приглашает Зоя, как дама, принимающая гостей.
Но гости и без «пожалуйста» принимаются за еду.
Антось, который у них вроде как за старшего, делит картошку и селедки по трем тарелкам. Он делает это быстро, точно, справедливо, как артельный староста, – порции совершенно равные! Оставшуюся картофелину и кусок селедки он кладет на Франкину тарелку: для Зоськи.
Мы с Зоей и Ритой не едим. Мы смотрим.
Зоя и Рита, перекормленные дети, для которых еда – надоевшее, неприятное дело, хуже наказания, во все глаза смотрят на этих ребят, весело, жадно уминающих картошку с селедкой.
И хотя я расту в семье, где нет культа еды, меня к еде не принуждают, и я нередко вижу, как едят люди, проголодавшиеся после работы, едят со здоровым аппетитом, – но вот этого, что сейчас развертывается перед моими глазами, я тоже еще никогда не видела! Это – голод, застарелый, привычный голод, вряд ли когда-либо утоляемый досыта…
Франка ест сама и с материнской нежностью кормит Зоську. Если Франка случайно замешкается, Зоська требовательно тянется ручонками и кричит: «Дай, дай, дай!» Иногда она даже пытается залезть пальчиками во Франкин рот, чтобы вырвать оттуда еду: «Дай, дай, дай!»
Картошка убывает с поразительной быстротой, селедок уже нет.
Вот уже съедено все, подобраны крошки развалившихся картофелин. Коля, Антось и Франка сидят неподвижно, не сводя глаз с еды, поставленной на нашем конце стола. Они еще не сыты.
– Что же ты не ешь? – радушно спрашивает Зоя, показывая на мою тарелку, полную еды, к которой я еще не притронулась.
– Не хочется…
Мне в самом деле больше не хочется. Расхотелось. Смутное чувство подавило мой голод. Я еще не умею ни назвать, ни понять, что это – стыд. Мне стыдно есть перед голодными…
– Можно, – шепчу я Зое, – я отдам им то, что у меня на тарелке?...
Но, не дожидаясь ответа, я ставлю свою тарелку с едой перед Антосем – пусть он разделит между всеми остальными. – Я отдам им пирожки? – полувопросительно говорит Зоя. – Конечно! – пожимает плечами Рита. – С мясом же…
Пирожки мгновенно исчезают, как весенний снег, растаявший на солнце.
И тут начинается настоящий азарт! Зоя и Рита с увлечением накладывают на тарелки гостей сметану, куски курицы. Гости съедают редиску вместе с торчащими из нее хвостиками малокровной парниковой ботвы. Выражение озабоченности, бывшее на их лицах, когда они садились за стол, сменяется сиянием удовольствия.
Колька порозовел, у него залоснился нос. Но всех ярче переживает наслаждение едой Франка. Она вся светится радостью, часто хохочет, прикрывая при этом рот кулаком, чтобы ни одна крошка не выпала из жующего рта. Зоська, наевшись сметаны, сразу приваливается дремать к плечу Франки. Она во сне сопит от удовольствия и бормочет «м-м-м», как сытый медвежонок.
Все подъедено. Вчистую!
Зоя перекладывает с опустевших тарелок гостей на наши тарелки куриные кости и все, что говорит об участии гостей в ужине, который был предназначен не для них. Я смотрю на нее вопросительно – зачем она это делает?
– Знаешь, наша мама, она такая… Она может рассердиться, – рассудительно объясняет мне Зоя. – Она ведь хочет, чтобы ели мы с Риткой, а не чужие дети.
Ребята сыты. Может быть, в первый раз в жизни они так наелись...

И, конечно, Саша взрослеет, много понимает в своей юной жизни, видит первую несправедливость, делает правильные выводы благодаря своему замечательному отцу! Так хотелось бы, чтобы таких людей было побольше, которые и малым могут сделать очень многое!