4

Более двухсот лет назад термина «лингвистика» ещё не существовало. Но сама отрасль человеческого знания о языках уже томилась последние мгновения, чтобы прийти в мир дееспособным и упорядоченным детищем. Способность передавать мысли при помощи языка всегда привлекала внимание людей, и первая работа, которую уже можно назвать лингвистической, появилась задолго до нашей эры. Это трактат, известный как «Восьмикнижие», за авторством древнеиндийского комментатора санскрита Панини. В нём он дал подробнейшее описание этого языка и указал отличия от архаической ведийской формы. Таким образом Панини заложил основы будущих грамматики, морфологии, фонетики и семантики, которые тысячелетия спустя повлияли на европейскую мысль, и даже в настоящее время отдельные узкоспециальные термины, типа «бахуврихи» или «двандва», восходят к тем ещё далёким от науки временам.

Открытие европейцами санскрита во второй половине восемнадцатого века стало важной вехой в истории гуманитарных наук. Сходство этого классического древнеиндийского языка с другими известными на тот момент будоражило умы множества людей. Даже в нашем веке любой, кто впервые сталкивается с ним, поражается относительному сходству в первую очередь с его родным языком. Пристрастное сравнение санскрита с европейскими языками убеждало тогдашних востоковедов в неминуемом сродстве первых. Начала оформляться идея происхождения всех языков от единого праязыка, и чем больше накапливалось материала, который дотошно исследовали филологи, тем больше крепла мысль о том, что языковое разнообразие возникло не согласно красивой легенде о Вавилоне.

Долгое время умение разбирать старинные тексты и составлять практические грамматики было чуть ли не единственным филологическим занятием. Всё изменилось с публикацией монографии тогда ещё очень молодого Франца Боппа «О системе спряжения санскритского языка в сравнении с таковым греческого, латинского, персидского и германского», увидевшей свет в 1816 году (аккурат двести лет назад!). В нём он дал убедительный набросок гипотезы существовавшего ранее индоевропейского языка (термин, выдвинутый за три года до этого учёным-энциклопедистом Томасом Янгом). Кроме того, на основе обширной фактологии, разбирая древние языки, в монографии попутно формируются принципы сравнительно-исторического исследования, которые постепенно будут развиваться и улучшаться последователями Боппа.

Привлечение всё большего количества языков, возникновение так называемого принципа историзма в их изучении, позволило за последовавшие века существенно много почерпнуть сведений о развитии человеческого языка вообще. Рассказывать про фонетические законы и регулярные соответствия, запутанные типологические и генетические связи тысяч и тысяч языков, мелкие и крупные открытия лингвистической компаративистики можно долго. Сегодня это весьма сложная, но интересная область знаний, которой занимаются ужасно мало специалистов во всём мире. Во-первых, она часто остаётся в тени и не все знают, что есть такая научная дисциплина. Во-вторых, она малопривлекательна в практическом плане. В-третьих, даже для энтузиастов работа такого рода интеллектуальна и многотрудна. Помимо хорошей лингвистической подготовки нужно быть, например, немножечко математиком и немножечко историком. Что касается «кабинетности» — обладать огромной усидчивостью, острой внимательностью к деталям, сильно развитым логическим мышлением. Опционально — навыками полевых исследований в каких-нибудь диких джунглях и выживаний в экстремальных условиях, чтобы добыть, сохранить и присовокупить эмпирику к кажущемуся бесконечным знанию о том, когда и где возник тот самый Язык, потомками которого все люди пользуются сейчас. А может быть, он был не один? Этого ни сейчас, ни в ближайшее время не скажет никто. Да и для настоящей науки это не так уж важно.

О том, что действительно важно, можно с лихвой почерпнуть в рецензируемой книге, построенной в форме беседы интервьюера Евгения Сатановского с компаративистом Георгием Старостиным, продолжателем дела его знаменитого отца, удивительно смелого и не менее удивительно работоспособного лингвиста в этой области, поднявшего российскую компаративистику на огромную высоту. На пятистах страницах с небольшим кеглем — что само по себе редко для научно-популярной литературы — нас познакомят с азами, на пальцах расскажут почему эта область традиционно называется сравнительно-историческим языкознанием, какие проблемы стоят перед учёными сегодня и как они решаются. Будет много глубоких разговоров о языковых семьях (в том числе с несколькими коллегами интервьюируемого), и, конечно же, о том, к каким выводам приводят многодесятилетние усилия.

Старостин одновременно снимает кучу мифов о недоступности таких занятий простому смертному и даёт ошеломительно много информации, дающей пищу для размышления любому любителю. Это такой научпоп, который своими размерами отпугнёт многих; который будет скучно читать подавляющему числу любителей научпопа, привыкшим к разжёвыванию или негуманитарному изложению. Вряд ли что-то мотивирующее найдёт в нём и читатель, не хотящий погружаться даже близко в эту среду. Однако такая книга, первая в своём роде, призвана дать исчерпывающее объяснение современного состояния этого поля деятельности в мировой науке, объяснение, которое давно назрело, и ограничиться тоненькой и лёгонькой брошюркой здесь не получится. Тем лучше для интеллектуальных гурманов и им сочувствующих. Хочется надеяться, что осилившие её смогут наконец понять, чем настоящая лингвистика отличается от фольк-лингвистики, наводняющей умы непросвещённых масс.