0 Рыцарь частной борьбы

Гилберт Кийт Честертон плодовит и многоипостасен. Журналист, эссеист, писатель, мыслитель, он оставил после себя богатое и до конца не осмысленное наследие, уместить которое можно в добрую сотню книг. Причём «добрая» здесь – не только фигура речи: творчество Честертона воплотило в себе его характер – доброжелательный, весёлый, человеколюбивый. В начале XX века он был заметен не только, как сказали бы в наше время, в медиапространстве, он был частью и повседневной жизни Лондона, что подразумевает демократичные стиль и круг общения, выпивку и жаркие беседы. Демократичность как черта характера не позволяла ему видеть что-то зазорное в развлекательности литературы и часто становящейся её следствием популярности, иначе цикл детективных рассказов об отце Брауне, до сих пор сохраняющий имя Честертона на слуху и у неискушённой читательской аудитории, просто не появился бы на свет.

Впрочем, иногда говорят о произошедших с писателем в последние десятилетия переменах. Он переехал из Лондона в Биконсфилд, во время Первой Мировой он пережил тяжёлую болезнь, увлёкся путешествиями и начал несколько выпадать из общественной жизни. Но, пожалуй, важнее внутренняя перемена – обращение к христианству с последующим принятием католичества. Он теперь хочет не только развлекать, но и проповедывать; не случайно отец Браун едва ли не в каждом рассказе изрекает какую-нибудь моральную максиму. Делают это и другие персонажи, и сам Честертон, и это моральное и социальное увещевание, и тем паче воплотившиеся в трактатах теологические размышления, несколько ослабили интерес к нему современников. Массам потребно развлечение, а не поучение, и они быстро находят себе новых кумиров, модных и актуальных.

Честертон не особо стремился быть модным, он серьёзно увлёкся Средневековьем, и именно в этой эпохе ему всё чаще виделся воплощённый идеал культуры и социальной организации, более простой и честный, чем в беспокойном XX веке. И хотя поздний Честертон придерживался невысокого мнения о моральной чистоте политической борьбы, он состоял в обществе, всерьёз рассматривающем Средние века как модель для усовершенствования современной Британии. Вероятно, ощущение себя книжником-мечтателем, не вполне понятым своим временем и не идущим с ним в ногу, и заставляет Честертона избрать в качестве центрального образа последнего романа знаменитого Дон Кихота. Такого же «отставшего от века» романтика классического Средневековья с его возвышенными идеалами, как и сам писатель.

Впрочем, кто из персонажей «Возвращения Дон Кихота» выступает современным аналогом героя Сервантеса, понятно далеко не сразу. Кандидата три. Дуглас Мерелл – талантливый и умный выходец из хорошей семьи, представитель высших кругов британского общества, делавший карьеру в политике и даже прочившийся на пост премьер-министра, но не вполне вписавшийся в жёсткие законы среды. Он демократичен, как сам Честертон, запросто общается с простолюдинами, проводит много времени в барах и других сомнительных заведениях. Главный его поступок случился, когда Мерелл отправился на поиски особых красок для рисования и обнаружил, что изготовляющий их старый химик живёт в нищете. Индивидуальное мастерство уже не в моде, и крупный промышленный и торговый капитал формирует усреднённый рынок, с которого ищущие уникальности одиночки отчуждаются, как товар в капиталистической экономике. Более того, попытка сопротивления приравнивается к безумию, и над старым мастером установлен врачебный контроль, отличимый от полицейского надзора только тем, что не ограничивается телом, стремясь контролировать и душу. Мерелл помогает химику, побеждает огромного великана – машину власти, хотя делает это не в последнюю очередь ради дочери преследуемого мастера: одного взгляда на неё хватило, чтобы превратить в прекрасную даму, ради которой хочется совершать подвиги.

Другой претендент – Джон Брейнтри – молодой синдикалист, один из вожаков объявивших забастовку рабочих угольной промышленности (той самой, что перерабатывает уголь в том числе в краски). Он полагает, что средства производства должны принадлежать тем, кто ими непосредственно пользуется, а капитализм, основанный на присвоении результатов труда рабочих, несправедлив. Тем не менее, Брейнтри наряду с другими персонажами из высшего общества обретается в аббатстве Сивуд, принадлежащем крупному воротиле угольной переработки, и эти персонажи всячески пытаются ему показать, что, будучи весьма начитанным и образованным, он гораздо более органичен среди элиты, нежели среди рабочих. И этим наделяют Джона чертами Дон Кихота, благородного рыцаря, борющегося ради народа против ветряных мельниц.

В величественном и богатом аббатстве, где у его родовитого владельца часто гостит премьер-министр и остальной «истеблишмент», и разворачиваются основные действия романа. Стержневым событием выступает постановка пьесы на средневековый сюжет, и герои озабочены поиском актёра на роль второго трубадура. Прочимый на неё Брейнтри отказывается, и предложение поступает библиотекарю аббатства, фанатично увлечённому историей хеттов. Однако погрузившись по такому случаю в историю Средних веков, библиотекарь Херн обрёл новую страсть и вжился в образ настолько, что получил уже роль короля Ричарда Львиное Сердце, а после успешной премьеры отказался снимать костюм, удивляясь тому, что его вообще можно снять. Так появился самый реальный кандидат «в Дон Кихоты», который настолько вжился в милую сердцу историю, что перестал замечать грань между книжным миром и реальностью.

Когда такие люди получают в руки настоящую власть, они начинают преобразовывать реальность в соответствии со своими «вычитанными» идеалами. И Херн получил её, в чём проявилась интересная особенность некоторых произведений Честертона: с какого-то момента вполне реалистичное повествование начинает едва заметно скатываться в фантасмагорию. Впрочем, не до конца последовательный реализм едва ли является проявлением недостатка мастерства писателя, скорей, это способ моделирования гипотетической ситуации. В «Возвращении Дон Кихота» была смоделирована ситуация воплощения в современной Англии средневекового общественного идеала.

Всё началось как шутка, игра, хотя и с прагматической подоплёкой: некоторые знатные особы полагали, что реанимация средневековых порядков должна усмирить этих несносных бунтовщиков-синдикалистов, грозящих опрокинуть старинные устои английского общества с его разделением на господ и всех остальных. И даже премьер-министр попал в ловушку своих упрощённых представлений о Средневековье, полагая, что главное его содержание – это беспрекословная социальная иерархия. Так Майкл Херн стал новым королём, и ему пришлось вызвать Брейнтри на королевский суд. И бывший библиотекарь сумел к нему подготовиться: книг по праву в аббатстве оказалось достаточно.

Каким же оказался вердикт суда? Здесь Честертон сполна воспользовался созданной им самим возможностью показать, что Средневековье может быть созвучно современным чаяниям рабочих масс. Да, ученик должен был подчиняться мастеру, но мастер своим искусством доказывал, что его есть за что почитать. Этот статус не переходил по наследству, он присваивался, если претендент создавал свой «шедевр», своего рода квалификационную работу высочайшего уровня. Тогда средства производства действительно могли переходить в его собственность. И вот новый король спрашивает ожидавшую расправы элиту: где же произведённые вашими руками шедевры, как можете вы подтвердить своё мастерство, коли требуете права собственности и подчинения вам? Честертон не был марксистом, но смог выявить эксплуататорскую сущность капитализма чрезвычайно ярко, причём не в сравнении с туманным будущим, а в сравнении с конкретным прошлым.

Кстати, Херн лишил угольных магнатов и возможности прикрыться дворянскими титулами. Средневековое право предусматривало такую лазейку, но выяснилось по книгам, что предки премьер-министра и лорда Сивуда лишь несколько поколений назад присвоили себе титулы. Так элита оказалась голой, утопический эксперимент обернулся против неё самой, приведя к краху, а синдикалист Брейнтри лишь выиграл. Херн же вскочил на лошадь и отправился, как Дон Кихот, колесить по стране. В оруженосцы ему пошёл Дуглас Мерелл, но позже они поменялись местами, и именно Дуглас стал подлинным и окончательным рыцарем печального образа. Почему? Например, потому, что свой главный поступок он совершил из-за любви, хотя из благородства не стал чем-то обязывать дочь химика. Да и вообще, если Мерелл смог победить хотя бы одного современного «великана», ныне предстающего в виде элемента техногенной расчеловечивающей системы, разве не он достоин продлить путешествие благородного Дон Кихота в веках? Скажете, мало сделал? Но Майклу Херну после путешествия по Англии стало казаться несомненным, что «общественную пользу приносит лишь частная борьба».

Честертон не говорит прямо, но концовка даёт понять: построение утопии не увенчалось и в принципе не может увенчаться успехом. Причину этого раскрывает одна из героинь: когда-то аббатство строилось для его истинного Хозяина, и всё, что делали люди здесь, они посвящали Ему, и у них всё получалось. А нынешние обитатели, эти напялившие маски артисты, позабыли о подлинном Владельце, и их действия потеряли конечный, выходящий за пределы имманентного смысл. «Добро ушло отсюда», и потому у современных обитателей аббатства есть лишь «развлечение», но нет «радости». Вероятно, отдающий горечью финал романа можно интерпретировать как скепсис Честертона относительно построения нового Средневековья в условиях зашедшей слишком далеко секуляризации европейской культуры. Если нет сакрального центра, организующего отдельные элементы социальной реальности, получится не упорядоченная и органичная система, а имитация, скатывающаяся в хаос. Слишком прочна современность, и думать можно не о возвращении утраченного идеала на уровне социальной макросистемы, а только о себе самом. «Общественную пользу приносит лишь частная борьба», говорит английский мыслитель и проповедник: только ты, в своей душе и добродетельной жизни, способен возродить средневековые идеалы чести, благородства и достоинства.