4

Место действия: Париж.
Здесь мы не увидим знаменитое творение Эйфеля, не будем гулять по Тюильри, не назначим встречу возле Триумфальной арки, не услышим звона колоколов Собора Парижской Богоматери, ветер не будет трепать полы пальто и подталкивать нас в сторону Елисейских полей! Нет, здесь мы увидим другой Париж - Париж клошаров и проституток, алкоголиков и сутенеров.

«каждую ночь я уходил оттуда все более и более отравленным, и мне понадобилось все-таки несколько лет для того, чтобы впервые подумать обо всех этих ночных жителях как о живой человеческой падали, – раньше я был лучшего мнения о людях и, несомненно, сохранил бы много идиллических представлений, которые теперь навсегда недоступны для меня, как если бы зловонный яд выжег во мне ту часть души, которая была предназначена для них. И эта мрачная поэзия человеческого падения, в которой я раньше находил своеобразное и трагическое очарование, перестала для меня существовать»

Время действия: ночь.
Свет фар вырывает из темноты фрагменты улиц, бульваров, переулков; лица, события. Вдавливаю педаль акселератора в пол до упора и калейдоскоп картин лишь увеличивает свой бег, а во мне вместе с тем все нарастает смутное ощущение того, что я будто бы хочу задержаться или вовсе хочу повернуть обратно и досмотреть, что же произошло дальше, и дождаться пока опустится невидимый занавес подтверждая тем самым тот факт, что действо окончено. Но нет, видимо не сегодня, у меня клиент.

«Таким образом, я видел моих случайных клиентов такими, какими они были в действительности, а не такими, какими они хотели казаться, – и это соприкосновение с ними, почти всякий раз, показывало их с дурной стороны.»

Главный герой представитель той бесчисленной касты людей, которые остались без дома, своей прежней жизни на Родине, как впрочем, и без самой Родины в том понимании, которое они в это понятие вкладывают. Эти люди живут как правило воспоминаниями дней давно минувших, которые по мере бега времени напротив не тускнеют, а становятся ярче и ярче, и наш главный герой, являясь связующим звеном, светом своих фар высвечивает отдельных их представителей, которые, в свою очередь, есть образы собирательные, и автор лишь добавляет отдельные штрихи (последняя степень социального падения, в них не было какого-то морального сифилиса, разрушительное тяготение к несчастью, то постепенное осознание своей обреченности, которое создавало несравненное, трагическое очарование, душевное и умственное обнищание), которые каждого из них выделяют и словно оживляют и придают им жизненность, правдоподобие и достоверность.
Рассказчик словно врач, в силу своих посильных возможностей помогает каждому из них. Хотя нет, он не врач, а капеллан , священник. Он всегда появляется перед тем как на сцену должна выйти старуха с косой и словно отпускает грехи и именно ему вынужденно отведена эта незавидная роль - увидеть угасание жизни: последний вздох, последний отблеск света в глазах и умирание

«оттого, что сердце не выдержало слишком большого количества наркоза»

, которое ему дали, вследствие последовательности душевных катастроф.

«В результате этого длительного опыта я пришел к тому выводу, что мой обычный взгляд на людей и их душевный облик был почти всегда неправильным, и это выяснялось в последние месяцы, или недели, или годы их жизни. Я задавал себе тогда вопрос: что было вернее – мое постоянное представление об этом человеке или об этой женщине или то совершенное изменение его, которое происходило потом? »

Таким образом, это были две жизни, проживаемые одним человеком и с годами становилось все труднее и труднее отделаться от того ночного мира, в котором проходила его работа, перестать думать о нем (ночном мире) и совершить этот переход к другой жизни, которую, несмотря ни на что, он ежедневно пытался создать себе.
По мимо всего прочего, герой поднимает достаточно острую на сегодняшний день тему - бегства. Бегства от офисного рабства

«Я знал, что то, что мне казалось каторжным лишением свободы, было для них нормальным состоянием, в их глазах мир был иначе устроен, чем в моих; у них соответственно этому были изменены все реакции на него, как это бывает с третьим или четвертым поколением дрессированных животных – и как это, конечно, было бы со мной, если бы я работал на фабрике пятнадцать или двадцать лет.»
«они считали свой труд недостаточно оплачиваемым, но против принципа этого труда они не восставали, эта мысль никогда не приходила им в голову»

бегства от самих себя

«я привык к тому, что все часто менялось – условия существования, города и страны. Под конец мне стало казаться, что в этом, собственно, механическом, но постоянном перемещении есть какой-то личный смысл – и что я сам остановлю это путешествие, когда почувствую усталость или вдруг увижу, что прекраснее того, в чем я живу сейчас, в данный период времени, нет ничего. И вот в Париже это остановилось, помимо и против моего желания. Я ничего не мог сделать, это было время неизменных неудач во всем, что я предпринимал, так же как в моей душевной жизни.»
«Превращения, которые происходили с людьми под влиянием перемены условий, бывали настолько разительны, что вначале я отказывался им верить. У меня получалось впечатление, что я живу в гигантской лаборатории, где происходит экспериментирование форм человеческого существования, где судьба насмешливо превращает красавиц в старух, богатых в нищих, почтенных людей в профессиональных попрошаек – и делает это с удивительным, невероятным совершенством.»

бегства ради бегства, порождая, тем самым, дабы не быть застигнутыми постоянно преследуемым и легким запахом тления.

«Мне часто приходилось наблюдать эту удивительную склонность людей к совершенно чуждому им миру, роскошь которого навсегда поразила их воображение.»

Сможем ли мы когда-нибудь остановиться?
Сможем ли осознать, что сами являемся архитекторами собственного разрушения?
И, в конце концов, хватит ли у нас смелости, чтобы решиться... решиться прекратить посик себя и наконец начать создавать себя!