4.5

Иногда кажется, что для людей будущего, самые простые наши будни, отношения и книги, покажутся мирами Кафки.
Япония средних веков. Рожает императрица, её окружают отгоняющие духов монахи, силуэты драконов на шёлке, плачущие служанки, с напудренными белыми лицами, похожие на призраков, или же тех самых духов.
Потом императрицу постригают в монахини, зачем-то отнимают ребёнка, и дают его вскармливать чужой женщине.
Вот так придремлешь после чтения дневников Мурасаки, и душа на миг очнётся в теле этой императрицы, и ты, рожающий среди монахов и "духов", сойдёшь на миг с ума, выкрикнешь что-то по-русски, на что монахи ещё усерднее начнут шептать заклинания, а императрица на миг увидит лепестки огней ночного города, цветущие, мигающие сакурой на ветру, увидит шёлковый шлейф самолёта...

Итак, это дневник поэтессы, приставленной к императрице. Постепенно проникаешься духом того времени, чуткостью чувств и движений сердца. Да и твоё сердце, а точнее сердцебиения, словно маленькие шажки японских девушек, движутся теснее и тише.
Кто-то утром протягивает в окошко Мурасаки веточку патринии, и спрашивает про стихи, а она смущена : лицо заспано, душа заспана... и его тёплые слова на ветру, словно цветы, омытые росой и небом : срывай, и дари ему и миру, стих.
В дневнике много места отводится описаниям нарядов и узорам на одежде. Похоже на перевод стиха на обратный перевод образов, словно бы тенью от стиха легших на одежду.
В этом чувствуются истоки прустовского чувства женщины, её нарядов, словно бы погружённых в напряжение нежности природы, предстающих как бы под сенью красоты

"На г-жу Сван падает от зонта словно бы отсвет обвивших беседку глициний.."

Есть тонкие души, а есть тонкие времена, когда душа жаждала выйти в природу и осень, и словно в самом естественном театре мира, созерцать луну, бескорыстное пение кукушки.
Времена, когда игра на музыкальном инструменте рождало музыку, словно мысли сердца вслух, и женщине было страшно, что её обнажённое сердце кто-то подсмотрит, подслушает.
Но вместе с тем, это время было тяжёлым для женщин. Например, мы так и не знаем настоящего имени Мурасаки Сикибу, а знаем лишь её прозвище, почти кличку, составленную из имени героя её " Повести о Гэндзи" и места работы её отца.
Какое прозвище было бы у Толстого и Достоевского, если бы они родились в прошлой жизни в Японии женщиной-писателем ?
Тэк-с... пора мне заканчивать рецензию, пока я не договорился до "Кафки", описывая воров, ветром прокравшихся во дворец : женский крик, словно два обнажённых деревца, две стыдливо покачивающиеся служанки, грустно-ироничные слова Мурасаки по этому поводу, брошенные в осень.

На раннем рассвете
Небо застлал туман.
И так нежданно
Целый мир вкруг меня
Принял осенний лик.

Мурасаки Сикибу