5

Аня, а почему ты никогда не оглядываешься после прощания?)

Из переписки с Никитой.

Почему-почему... Попрощались, и я уже в своей реальности, вот почему. В своём панцире, коконе, одеялке... А ты? Ты что, ещё со мной? Ты смотришь, как я ухожу, удаляюсь? Хочешь, чтобы я оглянулась, посмотрела на тебя? Улыбнулась?

Каждый из нас, думаю, назвал бы сейчас жизнь Стоунера неинтересной. Он не сделал карьеру, не путешествовал, не был популярен даже в узком кругу. Он прожил свою жизнь в собственной реальности - сначала на родительской ферме, потом в университете. Однако если смотреть только на внешнюю сторону, поколению людей, чья молодость пришлась на середину 20 века, такое существование не показалось бы чем-то ужасным. Тогда стабильность в работе высоко ценилась. Современные представления совсем иные: не стоит задерживаться более 3-5 лет на одном месте работы, если там нет никакого развития (читай - повышения); в отпуск непременно нужно куда-нибудь поехать, а в выходные сидеть дома - просто преступление. Ведь жизнь одна, и нужно всё успеть. У Стоунера тоже была только одна жизнь. И он так по-дурацки ею распорядился.

Но это внешнее, касающееся работы, отдыха. А как быть с личным, с любовью? Неужели и здесь он, бедняга, ничего сделать не мог? Так-таки и не мог? Может, не стоило так быстро опускать руки и смиряться с холодностью жены? Стоунер задумывается над этим, когда уже действительно поздно.

Ему думалось: если бы я был сильнее... если бы больше знал... больше понимал... И последнее, безжалостное: если бы я больше её любил...

В этом месте я плакала второй раз. А Кэтрин? Может, можно было развернуть всё на 180 градусов, уехать, увезти её? Но Стоунер даже объясниться с ней не мог, пока она сама не начала. Это было первое место, над которым я плакала. Дважды над одной книгой - такого со мной давно не случалось. Мне ужасно жалко его. Он принял всё то, что дала ему жизнь, со смирением, которое, кажется, даже не осознавал. Его реальность большую часть жизни не превышала размеров университетского кабинета. Он встраивался в предлагаемые условия и продолжал жить. Нельзя сказать, что он не задавал себе сложных вопросов о смысле всего этого. Но ответы на эти вопросы были неутешительны.

Он достиг той поры существования, когда перед ним встал и делался всё более настоятельным вопрос, до того ошеломляющий в своей простоте, что он не знал, как ему с этим вопросом быть. Имеет ли его жизнь сейчас какой-нибудь значимый смысл? Имела ли в прошлом? Он подозревал, что этот вопрос на том или ином этапе жизни встаёт перед каждым, но сомневался, что перед многими он встаёт с такой безличной, надчеловеческой силой. Вопрос нёс с собой печаль, но это была общая печаль, мало связанная, казалось ему, с его личностью или судьбой; он даже не был уверен, что поводом к этим мыслям послужили события, сделавшие его жизнь такой, какой она стала. Они возникли, полагал он, из-за приращения лет, их породила плотность событий и обстоятельств, дополненных всем тем, что он понял в произошедшем и что из него вынес. Он испытывал мрачное и ироническое удовольствие, говоря себе, что все те скромные познания, которые он приобрёл, возможно, ведут к заключению, что в конечном счёте всё на свете, включая даже сами познания, позволившие ему понять это, бесплодно и пусто и в итоге сводится к вечному, неизменному нулю. <...> Ему было сорок два года, и впереди он не видел ничего, что обещало бы радость, а позади почти ничего, памятью о чём он бы дорожил.

Стоунер не чувствовал себя нужным, любимым. Не знал, что такое забота, ласка, поддержка. Именно это больше всего печалит и бесит меня. Бог с ней, с карьерой. Ведь как ни крути, занимался он всё-таки любимым делом. И почему-то у него хватило сил на оспаривание оценки нерадивого студента, а на защиту собственного чувства - нет. Это так горько. Кому-то из нас кажется, что Стоунер неудачник, слабак. Но где, скажите, ему было взять ресурс? От кого подзарядиться? По большому счёту, он никому не был нужен. Эта книга, по-моему, история недолюбленного человека.

В следующий раз я обернулась и помахала Никите рукой. Почему нет, если ему этого хочется. Мне не жалко. В моём сердце много любви.