4 Где мир, как и душа, остужен Покровом вечной мерзлоты....

Каждый раз, когда читаю такие книги , я снова и снова задаюсь вопросами :
Есть ли предел человеческой жестокости ?
Есть ли предел человеческим страданиям ?
Есть ли предел человеческой выносливости ?
И сама я смогла -ли бы всё это вынести и как ?
Когда : работа на 50-ти градусном морозе - это нормально;
16-ти часовой рабочий день в тяжелейших условиях - это нормально;
на завтрак кипяток и кусок хлеба - это нормально;
так называемые суп и второе - в одной тарелке - нормально;
ржавая селёдка, которая по бумагам идёт как мясо - нормально;
настоящая еда - только во сне - нормально;
убить за свитер - нормально;
не приглянулся конвойному - может запросто убить - нормально;
обморожения, дизентирия, дистрофия, цинга и т.д. - нормально;
бесконечные и нескончаемые вши - нормально;
побои и унижения от блатарей, от конвойных, от начальства - нормально;
Тут можно продолжать , ужасаться и снова продолжать. Тут практически каждая история, полная леденящего ужаса. И если и появляется лирическая нотка, то от этого не становится легче, потому что знаешь, чувствуешь, что ждать там доброго и светлого не приходится.
Конечно, чтение это не принесёт вам удовольствие, не порадует и не согреет духовно, но оно необходимо не только ради тех, кто это пережил, кто остался там, но и ради самих себя, чтобы не очерстветь душой, не потерять человеческое лицо и достоинство.

Дальше...

ПОЭТУ
В моем, еще недавнем прошлом,
На солнце камни раскаля,
Босые, пыльные подошвы
Палила мне моя земля.

И я стонал в клещах мороза,
Что ногти с мясом вырвал мне,
Рукой обламывал я слезы,
И это было не во сне.

Там я в сравнениях избитых
Искал избитых правоту,
Там самый день был средством пыток,
Что применяются в аду.

Я мял в ладонях, полных страха,
Седые потные виски,
Моя соленая рубаха
Легко ломалась на куски.

Я ел, как зверь, рыча над пищей.
Казался чудом из чудес
Листок простой бумаги писчей,
С небес слетевший в темный лес.

Я пил, как зверь, лакая воду,
Мочил отросшие усы.
Я жил не месяцем, не годом,
Я жить решался на часы.

И каждый вечер, в удивленье,
Что до сих пор еще живой,
Я повторял стихотворенья
И снова слышал голос твой.

И я шептал их, как молитвы,
Их почитал живой водой,
И образком, хранящим в битве,
И путеводною звездой.

Они единственною связью
С иною жизнью были там,
Где мир душил житейской грязью
И смерть ходила по пятам.

И средь магического хода
Сравнений, образов и слов
Взыскующая нас природа
Кричала изо всех углов,

Что, отродясь не быв жестокой,
Успокоенью моему
Она еще назначит сроки,
Когда всю правду я пойму.

И я хвалил себя за память,
Что пронесла через года
Сквозь жгучий камень, вьюги заметь
И власть всевидящего льда

Твое спасительное слово,
Простор душевной чистоты,
Где строчка каждая – основа,
Опора жизни и мечты.

Вот потому-то средь притворства
И растлевающего зла
И сердце все еще не черство,
И кровь моя еще тепла.

В. Шаламов