5 Чувствовать. Знать. Сметь.

Лошади шли, поднимая острыми копытами в марево летнего воздуха клубы пыли. Они остановились у великолепного дворца, декорированного тьмой, на которой выделялся большой белый прямоугольник. Мы с Эдди сняли шлемы, слизывая с обветренных губ частички песка. Мы достигли цели. Перед нами высился дворец, где скрывался Святой Грааль Триллеров. И, как у всякой сакральной святыни, в её тенях прятался дьявол.

На половине книги меня отпустило. Я перестала нервно ждать, что "вот сию секунду" автор допустит оплошность и мне придётся испытать ещё одно разочарование, на этот раз, думаю, одно из самых горьких едва ли не за всю жизнь. Некоторые книги и по сию пору даже меня (прожжённую, циничную, эрудированную - добавьте прилагательных по вкусу, можно и матерных) ввергают в те или иные дебри эмоционального сопереживания. Таковыми были два букеровских романа ( Белый тигр и Линия красоты ), но даже в них я была всё тем же эстетским ценителем, отмечающим удачные и провальные эпизоды. Легче всего меня представлять такой стервой-библиотекаршей с красным карандашом в руках, чтобы достаточно нарисовать себе образ моего отношения к книгам (хотя, разумеется, враки, я совсем не такая!). Такого погружения в книгу и искреннего волнения за героев, как оно было в "Ночном кино", я за собой не помню лет с четырнадцати. Меня пробирает дрожь. В тот момент, когда я поняла, что мне не придётся вытирать слёзы и ныть "какую книгу финалом испортили", я в то же время и осознала, что читаю шедевр. Это новая "Ребекка" или "Над пропастью во ржи", новая вершина американского романа, только представленная в виде триллера.

Я пытаюсь прервать свой поток восторгов и высказаться по поводу сюжета, но пока мои попытки слишком вялые - мне надо выговориться. Мне надо выплеснуть своё потрясение, разделить его с кем-то. Потому начну с начала (наверное, плюсов мне за это не видать, ну и чёрт с ними, буря моих эмоций сильнее, чем честолюбивая жажда одобрения). Меня привлекло сравнение книги с Киноманией Рошака - книги, которая пришлась на мои первые опыты в написании конкурсных рецензий на фильмы. Вроде именно с тех пор меня обуяла страсть набрасывать рецензии на фильмы, которых никогда не существовало, создавать свою реальность, свой мир теней (NB: кровь из носа, но эти мои "рецензии" стоит опубликовать хотя бы в ЖЖ). "Ночное кино" я схватила как раз ради того, чтобы погрузиться в чужой мир выдуманного творчества, взглянуть с воображаемой горы на реальные равнины. Уже с первых страниц у меня вздёрнулась бровь - пролог был написан на голову выше, чем любой иной жанровый текст. Уровень текста вполне мог соперничать с классическими произведениями двадцатого века. Признав, что автор молодцом и старт дал как высокоатлет, я отложила временно книгу, где приходилось отвлекаться на чтение текста на иллюстрациях, и почитала что-то попроще (своеобразный рекорд - три прочитанных триллера за день). Но потом я вернулась. И поняла, что отвлечься я уже не смогу.

Что-то подобное я ощущала в детстве, при просмотре "Сердца ангела": квест, дорога, которая приводит к тёмным тайнам , концентрическими кругами спускаясь под новые и новые слои истории, пока не приведёт прямо в ад. Но если в "Сердце" это была всего одна история, которая имела всего один закругляющийся изгиб, то "Ночное кино" - это подземный лабиринт, где каждый туннель приносит всё новые и новые открытия. Нет, вот как раз того, на что я надеялась, то есть создания мира несуществующего кино, гораздо меньше, чем я ожидала. Все тайны кружатся вокруг загадочного семейства Кордова. Великий режиссёр хорроров, который снимает фильмы только на территории своего поместья, а также его семья и многочисленные спутники, чьи судьбы изменились, искривились, от попадания такого крупного тела на их орбиту.

Неудачливый журналист Скотт Макгрэт расследует самоубийство дочери режиссёра-затворника Станисласа Кордовы Александры. К нему присоединяются странные "ассистенты": бездомная девушка Нора - обладательница большого количества блестящих платьев и старого, как Эверест, попугая, а так же Хоппер - мелкий диллер с улиц Нью-Йорка, скрывающий некую тайну. По пути между тату-салонами, ведьминскими кабинетами и бдсм-клубами для самых влиятельных, сюжет будет изменяться, как мифический зверь. Начиная с воздушной аллюзии на карьеру Клиффорда Ирвинга, который узнал вкус фиаско, когда не смог доказать реальность своей встречи с затворником Говардом Хьюзом, сюжет станцует свой вальс с луизианскими колдунами, на обагрённой кровью жертв земле "Сердца ангела", лукаво подмигнёт из под маски "Широко закрытых глаз", помашет платочком Фаулза, пока не застынет в своей собственной реальности, в кордовистском фильме - реальности, которая выплеснется с экрана во все концы, пока не затопит все миры.

Помимо ЧТО написано, стоило бы сказать о КАК. И вот тут у меня на время заканчиваются слова и я некоторое время визжу, как восторженная школьница, которую пригласили на рандеву за кулисы к любимой рок-звезде: Уиииии! Так, я спокойна, спокойна, отойдите, я взяла себя в руки и могу говорить, как профессионал. Когда-то я разрабатывала такую теорию писательского творчества: в детстве наше восприятие незамутненно, так как недостаток опыта не даёт нам соотносить происходящее с чем-то подобным в прошлом, пропускать мимо сознания, относить в область машинального, потому события воспринимается ярче, протяжённей во времени. Задача писателя - обратить внимание на те детали, которые уже ускользают от внимания взрослого человека, вернуть чистоту восприятия, а тем самым и ощущения большей яркости бытия. Вот нечто подобное и сделала Пессл: если меня и преследовали мысли, как это описано, то больше всего меня мучил вопрос - на что же глядя она писала? Как всё сделано настолько реалистично, что даже мысли героев появляются в момент происходящего в эпизоде, не опережая и не запаздывая. Меня стало преследовать то же чувство, что и самих героев, когда они смотрели на фильмы Кордовы - ощущение снаффа. Словно автор создавал, примерно так же, как и фейковые обложки журналов или фотографии на страницах книги, события, которые должны быть описаны, а потом холодно фиксировал собственные ощущения.

Достоверные герои, острый сюжет, потрясающие по реалистичности описания. Да, на середине мне уже было плевать, какая будет концовка, потому что мне УЖЕ дали пережить достаточно (забегая вперёд, скажу, что концовка меня всё равно не разочаровала, мастерство автора чересчур велико для того, чтобы оставить читателя без обещанного финального переживания). Но в то же время у меня случилось чувство родства, как происходит с любимыми произведениями. Если многие другие книги я, как скупец, скорее прячу для личного использования ("вы даже не знаете, какие шедевры я временами перечитываю, ха-ха!"), то с "Ночным кино" у меня произошёл случай сублимации ребёнка-вундеркинда. Мне хочется выставлять на показ, хвалиться, недовольно морщиться, когда при мне упоминают, что кто-то ещё может быть талантлив. Вы бы посмотрели на мою деточку, тогда бы ни с кем не сравнивали! Мне хочется для этой книги признания. Признания на уровне изучения в школах. А ещё, что само собой, хочется самодовольно кому-то кивать: "Ну, я же вам говорила, что так и будет!" Я ещё не знаю будут ли книгу экранизировать, но уже хочется отрывать руки режиссёру, потому что "всё не так". Что со мной? Мне кажется, это фанатство. Им заболеваешь быстро и жизнь твоя потом, как и жизнь любого фаната (тем более таких, как описаны в книге), искажается, закручивается и выпрямляется там, где никогда раньше.

Эдди обнял меня и успокаивает: "Не так уж это и замечательно. Через месяц успокоишься, перестанешь фонтанировать восторгами". "Эдди, но я первая говорила, что "Исчезнувшая" станет мировым шедевром! Первая!" "Я знаю, знаю, успокойся. Если даже это "Ночное кино" получит мировое признание, роман всё равно не твой. Это всего лишь твоё сопереживание лучшему кумиру на Формуле-1, который на твоих глазах завоёвывает титул". "Я всё равно буду теперь сравнивать все триллеры с этим Night Film", - бурчу я. "Хорошо", - успокаивает Эдди, - "это наш Грааль. Надеюсь, не последний".

Я потерялась вместе со Скоттом где-то в тёмных лабиринтах, я услышала зов дьявольского семейства Кордовы, девиз которого я бы сократила до одного слова - "Сметь" (похоже на "Смерть", верно?). Мне хочется посмотреть в чьи-то глаза и увидеть там понимание, увидеть там не красную птицу, заключённую в клетке зрачка, но нечто выпущенное на волю, видеть чужой взрыв индивидуальности, чтобы не осталось повторять слова армянского объездчика-трансвестита: «Я навеки один в своем роде и в клетке, и в дикой природе». Но, как белая ведьма Клео, разгонять запаздывающие тени светом, а не глубинами тьмы. Чтобы разочек увидеть, как разойдутся облака и за ними покажется золотое небо.

PS. Нора родилась двадцать восьмого июня, а мы двадцативосьмииюньские должны держаться друг друга))