5 "Я бы показал ему нас!" (c) Пьер Безухов

Окончательный аккорд невероятно великой музыкальной поэмы. Последние страницы истории не только нескольких людей на рубеже 1805-го — 1820-го годов, но и окончательные страницы истории русского общества тех же времён. Эпичное, эпохальное, неимоверно объёмное да исторически достоверное полотно, написанное Львом Толстым, завершено им уже давно, и только сейчас мною. И знаете что я хочу сказать? «Война и Мир» — то произведение, на тему которого написано сотни рецензий и отзывов, его разбирали в научных работах, эссе и прочем и так и будет далее, его достоверность проверяли да будут проверять. Это — нечто, о чём сказано уже столь много, что и добавить нечего. Посему я и не буду, вместо этого, более не пытаясь обозначить исторической ценности сего шедевра Льва Николаевича, я лишь расскажу о своих чувствах к сему роману-эпопеи.
Итак, думаю уже ясно, что я в полнейшем восторге. Размах сего текста, коль я обернусь назад на начало своего прочтения, заставит вздрогнуть и ужаснуться всё моё естество да разум — непостижимо точное историческое описание былых времён, изложенное столь мастерски и интересно, что сказать, словно читать про выдуманных людей, чья жизнь проходит в реалиях реально былого времени, я просто не могу — это, в первую очередь, художественное произведение, которое отстаивает таковое наименование в полной мере, давая читателю занимательную, интересную историю обыкновенных людей, попавших в необыкновенную ситуацию.
Лев Николаевич сумел ещё в прошлых томах обозначить многие аспекты жизни тогдашнего общества, которые и по сей день имеют место быть в социуме. Но в четвёртом томе он лишь подводит окончательную черту всему тому не подъёмно большому пути, который был произведён главными героями. Из начальных персонажей, с которыми мы знакомились по мере всего творения, которые буквально стали нам как родные, осталось крайне мало первично знакомых лиц — смерть является неотступным следователем этих страниц, притом описывается она не как нечто драматическое, а как должное и неизбежное, ввиду чего эффект неожиданности, эффект опасности и переживание за иные судьбы становится лишь сильнее да гуще. То есть, что хочу сказать, Лев Николаевич, определившись с целью и стилистикой повествования, полностью поддерживает её, отдавая читателю крайне реалистичный жизненный путь несуществующих людей, чьё семейное счастье в конечном итоге греет душу столь же сильно, сколь и своё собственно — по крайней мере именно настолько стали близки мне сие герои.
Последней же частью, так сказать окончательным куплетом, всего творения стало немалое изложение Львом Толстым своего мировоззрения, своей очень примечательной философии, с которой я был согласен ещё до того, как познакомился с «Войной и Миром», ибо сам думал подобным образом, но никогда бы я не сумел также сформулировать свои помыслы. Эти строчки явно повлияли на огромное количество умов сотен, тысяч творцов, ибо сейчас, знакомясь с бескрайним морем масс-медиа, я то в японской классической анимации «Евангелион», то в западном кинематографе, будь то фантастика вроде «Матрицы» или нечто более реалистичное и комичное, подобно «Шоу Трумана», — крайне много где можно встретить подобия философской мысли, стоящей во главе угла и столь обширно высказанной Львом Николаевичем...
Что же можно сказать? Ничего... Однозначная не то что Классика. Однозначное мерило классической литературы мирового масштаба, подобного которому, пожалуй, я ещё не встречал в тех аспектах, в которых основной укор делал создатель сего прекрасного, масштабного, неоценимо культового полотна.

Источник