5 Мятеж в Вандеи.

«Девяносто третий год» стал для меня вторым прочитанным романом (первым были «Отверженные») классика художественно-исторической литературы с берегов Сены. И скажу честно – это было не просто.

Думаю, любой поклонник исторической литературы не может, да и, наверное, не должен, обходить своим вниманием творчество В. Гюго, однако говоря о Французском писателе, часто приводят следующий эпитет – тяжёлый. Друзья предостерегают – Гюго – это не Вальтер Скотт, здесь придётся пострадать. С другой стороны: не проверишь, не узнаешь, а когда в 2012 году вышел фильм «Отверженные» кажется, сложились все условия, что бы, наконец, начать знакомство с писателем.

«Отверженные» оставили после себя очень приятное впечатление. С одной стороны – это полотно, отразившее грандиозный размах Французской жизни, идущий от одной революции к другой. Это панорама величайших баталий – от битвы при Ватерлоо (Ещё и с историографическим обзором! Какого?), до баррикад Парижа. С другой стороны – это история человека, простого человека пытающегося выжить в горниле истории, пытающегося остаться человеком на фоне кровавой революции и цинизма простых людей. Размах романа обеспечивал грандиозность событий, которую удавалось достигнуть масштабными описаниями. Именно момент описательный и составляет главную сложность произведений Гюго, и к нему мы обязательно ещё вернёмся, а пока…

А пока поговорим о романе «Девяносто третий год», ради которого мы тут и собрались. Итак, перед нами одно из величайших событий Французской истории – Великая Французская Революция (ВФР), однако не спишите радостно потирать руки и предвкушать грандиозный размах событий, центром истории станет противостояние Вандеи и Парижа, за пределы которых роман не выйдет. Говоря о ВФР, обычно вспоминают штурм Бастилии, казнь короля, как символы гибели старого мира, однако старый мир не умер, он как во многих революциях, переродился, в зверя под названием роялизм. Не так просто отказаться от чего-то старого, а главное доказать, что новое лучше, особенно когда жизнь не просто не меняется, а ухудшается. А что Бретань (Вандея)? А Бретань всегда была мятежной. Из Англии в Бретань прибывает маркиз Лантенак, то, что было простым, хотя и жестоким, мятежом, получив харизматичного лидера и призрак войск Питта, вмиг превращается в гражданскую войну.

Это роман противостояние двух миров (роялистского - белого и республиканского – синего). Это Гражданская война, в которой племянник – Говэн идёт против дяди Лантенака; в которой нет ничего прекрасного, а есть лишь трагедия народа, страдающего по вине разноцветных кокард. И эту трагедию мы наблюдаем через простую женщину - Мишель Флешар, которой нет никакого дела до этой войны, она лишь хочет уберечь своих детей:

«- Ты синяя? Белая? С кем ты?
- С детьми».

Когда на тебя ополчился весь мир, ты понимаешь: опасен не враг внешний, опасен враг внутренний. Для молодой республики вдвойне опасен враг внутри, призывающий к реставрации: «Прогнать иноземцев можно в две недели, а чтобы прогнать монархию, понадобится восемнадцать столетий». И снова раскол, раскол в лагере «синих»: как давить контрреволюцию? Жестокостью - скажет Симурден, милосердием – ответит Говэн, и оба по-своему будут правы, но даже здесь мы видим противостояние – наставника и ученика, названого отца и названого сына, притом, что каждый готов отдать за другого жизнь.

Кажется, что через событие одного года ВФР Гюго показал нам революцию во всех её проявлениях: идеи, милость, жестокость, расстрелы, гильотина. Через многочисленные описания мы познакомились с Конвентом Парижа и с лесами Вандеи, с крепостью Тург и с корветом «Клеймор», кажется, об истории мятежа в Вандеи мы узнали абсолютно всё. А может даже слишком много. Человеку не очень хорошо знающему историю ВФР будет тяжело: многочисленные факты и описания проплывут мимо него, и хорошо когда в руках у вас Советское издание, где редактор заботливо оставит комментарии тех или иных изречений автора, а если издание новое? Наиболее тяжёлым, на мой взгляд, будет вторая часть «В Париже», в особенности глава – «Конвент», где в обилии фактов и имён, запутается даже сведущий человек. Но можно ли считать попытку автора, охватить и донести до нас как можно больше информации о сути событий, минусом? Я думаю, что всё-таки нет. Именно поэтому роман Виктора Гюго «Девяносто третий год» заслуживает наиболее высоких оценок.

P.S.

«-Здравствуй, Марат, - сказал Шабо, - что-то ты стал редко посещать заседания.
- Врач не пускает, прописал мне ванны, - ответил Марат.
- Бойся ванн, - изрёк Шабо, - Сенека умер в ванне».

Это была просто великолепная отсылка, загладившая впечатление подпорченное главой «Конвент». Тончайшая фраза как дань уважения живописцу Давиду.