4

Все происходящее в этом романе как будто заключено в рамку – моментального снимка, насыщенного живописного полотна. Неясные нити тянутся к рамке, где, безжалостно освещенные, извиваются и перекручиваются, чтобы очень скоро за пределы этой рамки выйти и навсегда затеряться в кромешной тьме.

Не приходится сомневаться, что в «Контрапункте» нет главных персонажей. Они все одинаково важны и одинаково же ничтожны. Персонажи, в какой-то момент представлявшиеся центральными, будут брошены автором на полпути – без сожалений, без интересна, без забот о читательском катарсисе, который принято связывать с исчерпанным до последней капли сюжетом. Еще показательнее, что я сама так же резко и без сожалений забыла о некоторых действующих лицах. Мне уже не было интересно, что с ними произойдет. Да это и не важно.

В этом романе царят изрядные шум и толчея. Персонажей много, и они все живут и говорят на страницах. Главным образом говорят, конечно. На дворе 20-е годы ХХ века, все приличные люди бредят искусством, сочиняют книги, пишут картины, спорят о высоком, томятся скукой и немножечко прожигают жизнь. От их разглагольствований тошнит. Мизантропическая гримаса, кажется, не сходит с лица Хаксли на протяжении всего романа. С маниакальной одержимостью выписывает он этих людей: их лица и характеры, их прошлое и настоящее, их ужимки и манеру говорить, их нарумяненные дряблые щеки, багровые лица, тонкие профили, великолепные плечи и расплывшиеся телеса. Хаксли саркастичен, жесток, пугающе точен и безжалостен – почти до предела. И я была не против. Более того, у меня было ощущение, что они, эти кривляки и болтуны, все это вполне заслужили. Но еще пару лет назад «Контрапункт», наверное, не то чтобы больше понравился, но борозду оставил бы поглубже.

В этом романе никто не вызывает симпатии. Нейтральность тут – уже комплимент. Есть персонажи откровенно отвратительные (Мэри Баттертон, например, или Спэндрелл), но куда сильнее раздражают те, что «с претензией». Взять хотя бы Марка Рэмпиона с его теорией «полной жизни». Каким самоуверенным бахвальством веет от его монологов, как он кичится тем, что нашел баланс между духовной жизнью и приземленной повседневностью. Как он самодоволен, до оскомины. Большая удача, что Марк Рэмпион не мог видеть моего лица, когда произносил свои проповеди. Я бы по этому лицу получила. Я все к тому, что простая, безыскусная глупость всего лишь смешна и утомительна. Ощущение собственного превосходства под маской напускного безразличия, бесконечное теоретизирование, желание учить жизни других – вот что невыносимо по-настоящему.

Всем в этом романе, похоже, плохо. Кто-то скучает, кто-то умирает от скуки. Ни любви, ни радости, ни смысла – только романы, развлечения и болтовня о высоком. Но разглядывать этот снимок эпохи было крайне любопытно.