5 "У того, с которым Иаков стоял в ночи..."

В честь этого поединка был назван богоизбранный народ, и понять, почему Бог назвал свой народ богоборцем, значит проникнуть в самую, быть может, глубокую тайну богочеловеческих отношений.

Израиль, как известно, означает "Богоборец". Христиане считают себя духовным Израилем. Иудеи тоже считают себя Израилем и, видимо, вполне заслуженно. Две ветви мировой религии получили от общего праотца нашего Иакова загадочное наследство, глубина возможности восприятия которого едва ли может быть исчерпана до конца.

Приблизиться к пониманию того, что такое Израиль можно только присмотревшись к библейским образам - в частности, образу Иакова, но и всем, иным окружающим его. В особенности к тем моментам из жизни святых и праведных проотцов, которые Ф. Козырев называет "благим богоборчеством"...

Я поняла это так, что человек после грехопадения не может вступить в отношения с Богом безпроблемные и безболезненные отношения с Богом, но неизбежность Борьбы Любовь не останавливает...

В конце-концов, даже Бог принимая на себя последствия греха человека начинает внутреннюю борьбу с Богом вплоть до смертельного разделения... Так, Ветхий завет для христиан открывается в Новом: закончив рассмотрение Ветхого завета автор проводит интереснейшую параллель между стоянием Иакова с Ангелом Господним в ночи и Гефсиманским внутренним борением Христа.

Страсти и Крест были, действительно, лишь разрешением уже совершившейся в духе трагедии, лишь следствием уже данного согласия. В Гефсиманском саду Сын Божий говорит смерти «да», позволяет ей поглотить Себя. Но здесь же, в саду, обнаруживается и другое. В отношения Отца и Сына входит нечто новое и непостижимое, которое ближе всего можно, наверное, определить как взаимоотчуждение. Те, Кто были «одно» (Ин.10:30), стали «два». Воля Сына троекратно противостает воле Отца (Матф.26:36—44; Мк.14:32—42), и хотя в итоге они поступают согласно, это согласие — не единство. Сын впервые последует Отцу не из единодушия с Ним, а по послушанию. Если до сих пор их совместное действие естественно проистекало из тождества их волений («Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо что творит Он, то и Сын творит также» — (Ин.5:19), то теперь подчинение воле Отца становится одновременно пресечением собственной воли Сына: «впрочем не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк.22:42). И потому трещина, расколовшая Единое надвое, остается. Она заявляет о себе в предсмертном возгласе Сына, в вопросе, которым Он показал, что не понимает Отца. Потому мы и можем говорить о богоборчестве Сына, что в согласии, данном в Гефсиманском саду, была выражена готовность принять волю Отца как волю в определенной мере внешнюю, не воспринятую как собственное побуждение сердца. В сфере, где царственно правит любовь, добродетели обретают иное значение, чем в мире, полном вражды и злобы. И если грешный человек, слушаясь Бога, сближается с Ним, то для Того, Кто Сам есть Бог, послушание становится мерою отчуждения. Согласие Спасителя на смерть было сродни послушанию Иова, принявшего «злое от Бога» (Иов.2:10), но отказавшегося признать это зло за благо.