5

Хоть я и считаю себя человеком, достаточно сведущим в литературе, все время отыскиваются книги, которые всякий человек, претендующий на звание «сведущего в литературе» должен был бы прочитать еще лет двадцать назад, но я вот до сих пор не прочитал. Одна из них – «История Тома Джонса, найденыша» Генри Филдинга – теперь я могу с радостью сказать, что восполнил этот постыдный пробел в своем литературном образовании. Впечатление от чтения, конечно, было не просто большим, а грандиозным, особенно от (условно) первой части книги, ближе к концу впечатление несколько потускнело, все же роман кажется несколько затянутым; есть и еще одна причина «потускнения» - о ней я скоро скажу отдельно.

В свое время Белинский крайне неудачно назвал «Евгения Онегина» «энциклопедией русской жизни», вместе с тем само это обозначение – «Энциклопедия жизни» - настолько подходит к некоторым книгам, что следует сказать Белинскому огромное Спасибо за введение этого словосочетания в обиход литературоведения. Вот, «История Тома Джонса» - одна из таких редких книг-энциклопедий жизни. В принципе, эта книга обо всем – о жизни в целом; соответственно это и книга на все случаи жизни, одна из тех книг, прочитав которую, получаешь незаменимый и неистощимый источник отсылок по отношению ко всему, что в жизни ни увидишь. А что такое жизнь? – отношения между людьми; соответственно, разнообразнейшие аспекты этих отношений и выведены в «Томе Джонсе». Это и отношения в их наиболее общем измерении (человек с человеком), и отношения между родственниками, и отношения между представителями различных социальных классов, и, конечно, отношения между мужчинами и женщинами. Да, и еще это отношения между содержателями гостиниц и их постояльцами – я их выделяю отдельно, так как тема эта возникает на страницах книги очень часто, равно как и - в отношениях между родственниками, в сочетании с отношениями между мужчиной и женщиной, - особо выделяется тема отношений между отцами и дочерьми - отцы у нас души в своих ненаглядных дочках не чают – но только до тех пор, пока те хотят, что им предписано хотеть отцами, в противном случае пусть хоть с голоду подыхают.

Если попытаться вывести из «Тома Джонса» некую единую мораль, то состоять она, вероятно, будет в том (и тут я почти дословно следую Филдингу), что не стоит слишком осуждать людей за все их безрассудства, и уж совсем не стоит торопиться навешивать на людей такие ярлыки как «негодяй» и «мерзавец». В самом деле, если всяких сомнительных и прямо неблаговидных поступков на страницах книги можно найти с избытком, то вот чтобы назвать кого-то стопроцентным негодяем… это звание безусловно заслуживает разве что один Блайфил. Все остальные более или менее «шалят», ну или пытаются доступными им средствами устроить свою не слишком завидную судьбу (как, например, Черный Джордж, когда он украл… стащил… скажем так, утаил 500 фунтов). Сам Том в этом отношении более чем показательный пример. Ведь его можно назвать и вполне положительным героем (и даже где-то чудесно-положительным – воплощением естественного, в противовес понятийному, благородства), однако же он оказывается совершенно бессилен хранить верность своей любимой Софии, не пропустив почти ни одной женщины, с которой сводит его судьба. И сколь искренне он ни сокрушается по этому поводу, а поделать ничего не может. Откровенно говоря, сомневаюсь, что и свадьба его вылечит (хотя автор и не сомневается в этом). Люди слабы, говорит Филдинг, и даже лучшие из людей – страсти куда сильнее их носителей. В чем-то это касается даже и несокрушимого в своей добродетели Олверти – ведь и он был обманут Блайфилом и, выгнав Тома, поступил с ним очень жестоко и крайне несправедливо. Нет, никто не безгрешен, а тот, кто безгрешен, все равно может ошибаться. Что уж говорить о тех, кто и не претендует на обладание высокими добродетелями – всяк выкручивается как может.

По неустранимой привычке я искал литературного родственника «Тома Джонса», и что же, я нашел его в русской литературе – это «Мертвые души» некоего Гоголя, кажется Николая Васильевича, если помните такого («Мертвые души» как раз и можно назвать «энциклопедией русской жизни»). Вообще Гоголя и Филдинга роднит как минимум два обстоятельства. Оба – блистательные сатирики, причем я бы сказал, что чувство юмора у обоих очень схожее, гоголевское такое, то есть филдинговское, наверное. Второе обстоятельство – оба стоят у истоков реалистической школы в литературе – если Гоголь стоит у истоков русской классической натуральной школы (как это верно отмечает все тот же Белинский), то Филдинг – можно сказать, что и мировой. Почему у истоков реалистичеcкой литературы стоят сатирические произведения (вспомним и «Дон Кихота»)? – не знаю, хотя, какая-то логика в этом должна быть, какая-то логика есть во всем (неужели? – это было бы неплохо:). Впрочем, тенденция, наверное, такова, что новорожденный реализм, воспринимаемый «благородной публикой» как нечто «низменное», как раз и насмехается над всем чересчур «высоким» в литературе. Писатель-реалист, сначала начитавшись книг, а потом увидев жизнь «как она есть» – не может не улыбнуться. Но это так, замечание к слову.

Самым большим разочарованием романа для меня стало то, что ближе к условно второй половине книги линия «Том-Софья» совершенно вытеснила, ну или подчинила себе все остальные. Вообще, когда я вижу, что интрига сводится в основном к тому, выйдет там кто-то за кого-то замуж или нет – мне почти всегда становится нестерпимо скучно. Так случилось и тут – дочитывал просто для того, чтобы дочитать. Дочитал. Внимание, спойлер: свадьба состоялась (кто бы сомневался). Концовка же заинтересовала совсем другим – всю книгу Филдинг проповедовал реализм, а закончил самым махровым хэппи-эндом, где-то даже и с мыльно-оперным душком. Может, это тоже насмешка такая? Скорее, все же тут включается представление о том, что книга должна кончаться или совсем плохо (трагедия) или уж тогда совсем хорошо. В общем, и жили все долго и счастливо. Совсем как в жизни. Если бы…

Еще «Том Джонс» любопытен тем, что слово «философия» произносится в нем совершенно несчитанное количество раз. Я уверен – эта книга чемпион по количеству упоминаний этого замечательного слова. При этом поначалу Филдинг скорее ироничен; по его мнению философ может формулировать какие угодно тезисы относительно, скажем, моральных предметов, но в жизни ведет себя, как и всякий прочий; далее, однако, Филдинг отдает полную дань уважения философии как высокой науке, прежде всего в лицах вечно-символических Платона и Аристотеля. Правда, затем получается, что появление Библии все равно всю философию как бы обесценило, но... что уж тут поделаешь. Отдельное Спасибо Филдингу за образ «философа» Сквейра, который был пойман в таком месте, где бы вы менее всего ожидали встретить философа (в деле замешана дама) - это один и самых комичных эпизодов в литературе, с каким я только когда-нибудь сталкивался:)