5

Мне всегда казалось, что писать рассказы безумно трудно. Рассказ – он же должен быть маленький, а сколько в него надо поместить и сколько надо сделать – хорошо описать место действия, так, чтобы читатель увидел декорации, обрисовать своего героя до подробностей, чтобы читатель понимал, с кем имеет дело, сделать интересную завязку с первых же страниц, чтобы читатель не начал перескакивать через строчки – книга тоненькая, как начнет, так и закончит, – успеть ввести второстепенных персонажей, накалить атмосферу, не забывать про главного героя, держать читателя в напряжении, не испортить развязку, и еще и в рамочку красивую все это поместить. Другое дело - повести и романы на 500 с лишним страниц: ну, сделаешь ты ляп, упустишь интерес читателя в этой главе, увлекшись описанием пейзажа или второстепенными героями, читатель перескочит через пару страниц, но впечатление от книги сильно это не попортит. А в коротком рассказе дорога каждая страница.

Так вот, в этом рассказе есть все, что надо. А, кроме того, что надо, тут есть еще и искренность. Бывают рассказы развлекательные, как у Брэдбери, например, бывают страшные, как у Лавкрафта, или как у Чехова, с моралью, или рассказы про животных, после которых вечно ревешь всю ночь – это все производит впечатление, конечно. Но тут искренность, сопереживание и восхищение автора своим героем делает этот рассказ особенным.

Жил человек, прошел войну, вернулся в родной аул с приказом основать школу. Среди рабочего населения не встретил понимания, построил школу сам, повесил на стенку потрепанную фотографию Ленина, по утрам собирал по дворам детей, переносил через ледяной ручей, учил тому, что знал сам (немногому). Спас одну девочку от замужества в 15 лет, отправил учиться в город. Ну, как-то это все попахивает уроками литературы и сочинениями на тему «человек и подвиг», когда высасываешь из пальца хоть что-нибудь про мораль, подвиг и Человека с большой буквы, слабо понимая, о чем ты вообще пишешь, и кляня этого Дюйшена на чем свет стоит. И занюханный портрет Ленина этот напрягает – явно кого-то начнет тошнить советской радугой на самом интересном месте.

Но как-то так получилось, что я забыла о своих подозрениях почти сразу. И читала - не то чтобы с волнением, нет - с сопереживанием и пониманием. Казалось бы, какое понимание - я тут сижу на удобном кресле с ноутбуком, человек с высшим образованием, с престижной работой, со стиральной машиной и котиками в телефоне, в ценностях - полосатые носки и шестой айфон. А там скромный Дюйшен без ропота встает с петухами, завтракает, наверное, куском хлеба - если вообще завтракает, - переносит детей через ледяной ручей, босиком, под насмешки проезжающих мимо богачей, бросается на помощь своей ученице, подставляя спину под плетку, возвращается ночью в буран, потому что обещал своим ученикам вернуться сегодня. Там маленькую сироту Алтынай не отпускают учиться, потому что она должна отрабатывать свой хлеб, а потом выдают второй женой - какой позор! - за рыжего жестокого урода. Там дети стоят перед портретом Ленина и искренне плачут в день его гибели. Какое тут понимание?

Наверное, это полностью заслуга автора - то, что оно откуда-то берется. То, что читаешь не с насмешкой и отрицанием - хосспади, какие у людей проблемы-то были, брр, - а с грустью. То, что в конце действительно сердишься за этих людей, рассевшихся по лавкам на чужом празднике, и жалеешь старого почтальона, спешащего развести почту. И то, что на сцене с остановкой поезда откуда-то появляются слезы. И то, что видишь их, как живых - Дюйшена и Алтынай. И еще то, что кому-то хочется сказать спасибо - то ли самому учителю, то ли автору, не очень понятно, кому и за что. Но очень надо.