2 Да гори оно все...

Да, мне многое пришло на ум, чего раньше никому не приходило, в том числе и Ницше, и Леонтьеву. По сложности и количеству мыслей (точек зрения, узора мысленной ткани) я считаю себя первым. Мне иногда кажется, что я понял всю историю так, как бы «держу ее в руке», как бы историю я сам сотворил, — с таким же чувством уроднения и полного постижения.

Я вот все думала, думала, думала... и додумалась.
Мне так кажется, что Розанову бы понравилось в современности. Он бы завел себе уютненький бложик в ЖЖ, строчил бы там километрами свои гневно-обиженные простыни недооцененного гения, призывал бы всех прозреть и заметить уже наконец, что он не просто так, что он все понимает, чувствует, видит, активно проживает и вообще душа за родину у него болит. А для коротких заметок у него был бы твиттер. Я думаю, что у него даже своя мощная аудитория бы появилась, во-первых, потому что сейчас такие товарищи особенно сильно привлекают к себе внимание, во-вторых, отчасти из-за стиля, в котором он работал. Его бы даже на цитаты растаскивали. Я так и вижу самых "продвинутых" пользователей в_контактика со статусами вроде:

- Только то чтение удовлетворительно, когда книга переживается. Читать «для удовольствия» не стоит. И даже для «пользы» едва ли стоит. Больше пользы приобретешь «на ногах», — просто живя, делая.
- Линяет, линяет человек. Да и весь мир в вечном полинянии. С каждым кусочком хлеба в нас входит новый кусочек тела: и мы не только едим, но и съедаем самих себя, сами себя перевариваем и "извергаем вон"… Как же нам оставаться "все тем же".
- Литературу я чувствую, как штаны. Так же близко и вообще "как свое". Их бережешь, ценишь, "всегда в них" (постоянно пишу). Но что же с ними церемониться???!!!
- Мы не по думанью любим, а по любви думаем. Даже и в мысли — сердце первое.
- Любовь есть томление; она томит; и убивает, когда не удовлетворена.
Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение.

Или вот, я прямо вижу, какие шикарные дискусии это вызовет на просторах интернета

Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец, глупа, наконец, даже порочна. Именно, именно когда наша «мать» пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, — мы и не должны отходить от нее… Но и это еще не последнее: когда она наконец умрет и, обглоданная евреями, будет являть одни кости — тот будет «русский», кто будет плакать около этого остова, никому не нужного и всеми покинутого. Так да будет…

Не знаю, как так вышло, что Розанов очень метко попал в современные наболевшие темы... а может все дело в том, что это всегда для русского человека острое и наболевшее? И тогда Розанов был не так уж и глуп, а действительно чувствовал нечто глубинное.
А если серьезно, то интересы господина Розанова весьма обширны. Тут и политика, и религия, и половые особенности человека, и деньги, и литература, и искусство, и чуточку сарказма... в общем, много всего намешано, но в любой области Розанов на острие атаки, как говорится. На острие мысли я бы даже сказала, во всяком случае, так он сам считает, а я склонна ему поверить, потому что политические события того времени прошли мимо меня, что в рамках школьного курса истории, что в рамках университетского. Не знакома я с этими фамилиями, о случившемся знаю только в очень общих чертах, а потому все брызгания слюной Розанова не вызвали ничего кроме скуки. А слюна то разлетелась на километры буквально. Нет, я серьезно, редко попадаются настолько уверенные в себе писатели. Мало того, что Розанов считает себя чуть ли не единственным экспертом истории России, так он еще и наделяет себя правом препарировать чужие души, культуры, народы и нации. Высказывания его точны и не должны подвергаться не то что сомнениям, но даже обсуждениям. Он просто пришел и открывает всем истину. И еще удивляется, почему его никто не слушает и (о боги, как такое возможно то) не любит. Последнее, кстати, волнует его куда сильнее. Почему его не любят, почему его не ценят, почему те, кого он поливает грязью в своих статьях не очень расположены поболтать с ним при встрече на улице. Нет, ну статьи это одно, а поболтать совсем другое, опять-таки это его мнение. А я вот очень понимаю тех, кто сторонился его и считал не слишком сдержанным, потому что сдержанностью в его текстах и не пахнет. Такое ощущение, что он вообще не в курсе о существовании такого понятия. Литературных авторитетов для него тоже нет. Всех он низверг до самого дна, только вот каким-то удивительным образом про себя забыл, поэтому все где-то там внизу, а он над ними возвышается.

Нужна вовсе не «великая литература», а великая, прекрасная и полезная жизнь. А литература мож. быть и «кой-какая» — «на задворках».

С ним, должно быть, было чертовски трудно разговаривать. Как можно беседовать с человеком, мысли которого блуждают где-то далеко далеко? И, вполне вероятно, что именно в этот момент он обдумывает очередной уничижительный комментарий относительно места женщины в мире (у плиты, даже не сомневайтесь) или придумывает едкую язвительность об очередном знакомом. А еще был у него самый главный страх, о котором он без всякого стеснения рассказывал направо и налево. Страх этот заключался не в смерти, а в небытии, что наступает за ней. Как же так, беспокоился Розанов на протяжении многих лет, он умрет и ничего после него не останется? Уйдут люди, знавшие его и что?.. что будет дальше?.. Ну, что уж тут скрывать, редко кому не приходят подобные мысли в голову, человеку вообще свойственно пытаться заглянуть за эту границу, чтобы понять, что же ожидает нас на той стороне, но не до такой же степени? Откуда вдруг столько мыслей об этом, почему на всех этапах своей жизни Розанов как будто пытался "подстелить соломки" перед падением в бездну. И за всем этим видно страх, простой человеческий страх исчезнуть и не оставить после себя ничего. Обратиться в ничто. Отсюда и такое судорожное записывание любых мыслей.

Как увядающие цветы люди.
Осень — и ничего нет. Как страшно это «нет». Как страшна осень.

И вместе с этим, буквально рука под руку, бредут мысли о собственном величии и о том значительном следе, который он оставит в истории. По-моему, такое выпячивание себя и своего я характерно, прежде всего, для дико неуверенных в себе людей. Он же буквально старается прыгнуть выше головы. А еще я бы про него сказала "в любой бочке затычка". Нет, ну правда, есть ли в этом мире хоть одна тема, по которой Розанову нечего сказать? И так искренне удивляется, когда видит замечания, что он выставляет за свои книги слишком большую цену, а это не единичное событие, то ест в своих заметках он раз 5 или даже 6 возвращается к этому в разные годы. Выходит, неоднократно ему указывали на то, что уж непомерно велика цена за такое содержание. Представляю, как это должно было его обижать. И если уж совсем честно, редко попадаются настолько сильные личности, способные отметать любую критику в свой адрес. И ведь это не показательные выходки, он правда отстраняется от нее и не пытается проанализировать, почему было высказано то или иное мнение.

Но — как вдова, которая "все-таки посмотрелась в зеркало".
Боже, сохрани во мне это писательское целомудрие: не смотреться в зеркало.
Писатели значительные от ничтожных почти только этим отличаются: смотрятся в зеркало — не смотрятся в зеркало.

Что еще? Да в принципе много чего. Розанов, например, очень критично относился к христианству и посвятил не одну страницу низвержению этой религии с пьедестала. Не знаю, можно ли считать, что у него получилось, потому что аргументы, которые он приводит, стары как мир и не им изобретены, но он вложил в их продвижение очень много сил, впрочем, как и в любое дело, на которое обращал свое внимание. А еще он почему-то не любил евреев, что совсем непонятно, но периодически в нем буквально просыпалась узколобость и он начинал объяснять чуть ли не все беды русского народа именно действиями евреев, а то и вообще просто их существованием... Внезапно для такого мощного (это не похвала, это просто... очень подходящее ему описание) писателя. Но почему бы и нет, вещи, которые доставляли ему удовольствие можно пересчитать по пальцам. А вот список того, что его раздражало окажется куда длиннее. И опять эта дикая неуверенность в себе. Эту одержимость собственным положением на социальной лестнице в настолько усиленной форме можно встретить только у тех, кто стыдится себя и своего происхождения. И именно от этого стыда старается казаться еще аристократичнее, чем вообще это возможно. Со стороны действительных представителей элиты общества обычно это вызывает усмешки и легкое раздражение, но откуда об этом знать Розанову? Ведь он так занят, так занят. Ни минуты свободной нет. Он либо пишет, либо размышляет, что бы еще такое написать, либо сокрушается по поводу глупости человечества, которое оказалось не готово к его приходу.

Да, я коварен, как Цезарь Борджиа: и про друзей своих черт знает что говорю. Люблю эту черную измену, в которой блестят глаза демонов. Но ужасно неприятно, что моя квартирная хозяйка распространяет по лестнице сплетни, будто я живу с горничной, — и дворники "так запанибрата" смотрят на меня, как будто я уже и не барин.
Я барин. И хочу, чтобы меня уважали как барина.

Не буду скрывать, начала читать я эту книгу уже с предубеждением против автора. Так что нет ничего удивительного, что в итоге оценка оказалась такой низкой, а вся рецензия сводится к перечислению его оплошностей и ошибок. Просто все эти религиозные и политические битвы... такая скука, что просто невыносимо. При этом я нежно люблю философию, просто вот Розанов для меня не имеет к ней никакого отношения, просто он в определенный момент своей жизни возомнил себя ярким представителем эпохи. Ну, флаг ему в руки, тем более, что он так старался заполучить даже малейшую толику внимания... ну окей, получил. Ну кто-то там его даже знает и читает по собственному желанию. Уверена, что есть и те, кто во всем с ним согласны. Наверняка, любители его творчества сумели бы опровергнуть все мои нападки. Но трудно найти писателя, у которого не было бы ни одного почитателя. К чему я веду? Не отрицаю, что у Розанова проскальзывали здравые идеи, а в чем-то он был даже прав, осмысляя судьбу русского народа. Но в целом он производит впечатление закостенелого в собственном консерватизме помещика-барина, стоящего над крестьянами с плетью.