5

В начале двухтысячных, когда я заканчивал университет, судьба подарила мне замечательную подругу. Тогда я переживал очень тяжелый период - будущее представлялось туманным, любовь последних лет оказалась несчастной и все как-то казалось беспросветно мрачным. В добавок ко всему осенняя мрачная погода, ранняя темнота, постоянное безденежье усугубляло картину. Но вместе со всем негативом, я ощущал какой-то творческий подъем, как будто мир представлялся художественным полотном, вглядываясь в которое можно различить удивительные детали. Но смотреть на картину в одиночку - половина радости. Обязательно нужно разделить. И вдруг появилась подруга. Хотя мы и проучились бок о бок несколько лет, но как-то никогда не общались. И вдруг все изменилось. Каждый вечер мы вместе возвращались из универа, заходили в одну и ту же кофейню, пили чай и разговаривали, очень много и проникновенно. О жизни, о чувствах, о музыке, о книгах. Типичные интеллигентные разговоры. Как будто соревновались в том, кто тоньше чувствует. Общаясь с ней, я видел глубину, в которую хотелось смотреть не переставая и иногда становилось страшно. Конечно, потом все прекратилось. Тогда мы были слишком поспешны и не могла долго находиться на одном месте. Хотелось перемен, действий, поступков. А возникшие между нами отношения требовали спокойствия и готовности созерцать.
Но с того момента мне очень хотелось общения с умной и глубокой женщиной, которая умеет объяснить просто и понятно, как умеют только женщины. Казалось бы, в наше время социальных сетей, что может быть проще найти собеседника, подходящего под твои запросы? Но мне это оказалось не под силу. Кругом я наталкивался на какую-то враждебность, мелкость и мелочность души. Как то сразу становилось все скучно и не интересно. Впору было придумать себе воображаемую собеседницу и начать... Ну, к примеру, писать ей письма. Что я, порой, и делал. «Собеседницами» становились авторы, некоторых зацепивших меня книг.
Однажды подругой стала Ханна Арендт, после того, как прочел ее «Жизнь ума» и посмотрел фильм об этой удивительной женщине. Но все же она принадлежала к другой эпохе и та проблематика, которая ее интересовала, редко вызывала во мне со-чувственность. Из романистов меня совершенно очаровала Донна Тарт. Но все же женщины интеллектуалки оставались большой редкостью.
И вот, совершенно случайно я обрел счастье, а именно прочитал книгу - «Утка стоящая на одной ноге не берегу философии» переводчика и философа Ольги Серебряной и художника Виктора Пивоварова, которая представляет собой переписку авторов. В своих письмах они затрагивают различные вопросы о том, что кажется важным, о чем хотелось бы поговорить. И может из-за того, что нет заранее заданной темы, говорят они очень открыто и вдохновенно, что сразу вызывает интерес и приятие.
Изначально акцент беседы был смещен в интеллектуальную плоскость, затрагивались известные философы и нюансы их понимания, но затем темы становились более личными. И вот философия сталкивается с проявлениями реальной жизни - неудачный брак, детские и юношеские душевные травмы, образование, окружение. Поднимаются темы о смерти, тоске, «параличе воли» и попытке определения «счастья». Письма Ольги более откровенные. Чувствуется, что она настроилась на определенную волну и писать - значит удержаться на гребне как можно дольше, чтобы с высоты разглядеть, что находится вдалеке.
Виктор более сдержан, в чем он не стесняется признаваться. Однако его рефлексия на высказанное Ольгой находится в области живописи и эта редкая возможность «прочесть образ мысли» художника. Потому как все же основной его продукт творчества - живопись. И те размышления, которые они приводит, удивительно интересны. Вот, к примеру:
В европейской художественной традиции, в который мы существуем и которая работает с иллюзией реального пространства, с иллюзией объемного изображения, достигаемого иллюзией освещенности предмета, есть два понятия тени. Одна тень - это собственно тень на каждом предмете, на каждом теле. Другая тень - она называется падающей - это тень от предмета. Так вот, наибольшая тайна живописи состоит именно в определении цвета тени на предмете. Цвет на свету сравнительно легко передать, а вот цвет в тени и сочетание цвета освещенной части предмета и его тени - область абсолютной загадки… Поскольку свет метафизически понимается как благо, как добро, то тень, которая по своей природе противоположна свету, может пониматься или как место, где мало добра, или как самостоятельная сущность, т.е. зло…
В совокупности же письма Виктора и Ольги прекрасно дополняют друг друга, образуя смысловое единство.
Что больше всего меня поразило в письмах Ольги - это ее удивительная способность очень глубоко почувствовать и предельно ясно изложить. Так, у них заходит разговор о Канте. Ольга пишет:

Он (Кант) проанализировал, как устроены наши рассудок и чувственность, и заявил: мы можем знать только то, что дано нам с чувственном восприятии, причем знание наше структурировано в согласии с устройством нашего рассудка, который оперирует категориями (числом двенадцать). Все то, что этими категориями не связывается и не дано нам как феномен восприятия в формах пространства и времени (это две формы чувственности, которые он обнаруживает), не является предметом знаниям. Научного знания о природе

По-моему, это гениальное изложение «Критики чистого разума». Та формула, которая размазана так запутано, что даже сам Кант это признавал. Не менее четкие (вместе с тем, тонкие) описания Ольга дает и собственным позициям и выводам:

В буддизме и индуизме вопрос о самоубийстве не стоит. Ну а мне-то с того что? Меня же этот вопрос волнует в моих собственных пределах. Уже упоминавшийся мною Барнс в своей книге о смерти тоже играет с переключением рамок. Он проводит изящную параллель: один мой приятель, пишет он, в пятьдесят лет бросил жену и завел роман с молодой девушкой. Ему все говорили: «Это клише». А он отвечал: «Возможно. Но я-то это как клише не переживаю». Что мне с того, что буддизм смотрит на мои мучения по поводу самоубийства как на клише иудеохристианского сознания? Это может быть аргументом только в смысле призыва выйти из рамок моего сознания.

Вообще пересказывать «письма» довольно трудно, да и бессмысленно. Через чур они живые. Стоит начать разбирать на куски, как вся магия исчезает. Несмотря на многие грустные темы, книга оставляется светлые впечатления. Как полагается умным и ироничным людям, авторы не прочь пошутить.
Так, Виктор приводит анекдот:

Яковлев показывал Немухину свои работы. Среди них был и автопортрет в обнаженном виде с огромным членом. Немухин говорит: «Что-то ты нарисовал такой член непропорциональный? А Яковлев ему отвечает: «Володь, очень е… хотелось»
И дальше эта тема непропорционального достоинства приобретает символический, философский оттенок. Так, что получается и смешно, и глубоко одновременно.

В общем, те три дня, на которую я с большим трудом растянул книжку, превратились как будто в три дня разговоров. Я даже поехал в тот город, в то кафе, где мы с подругой сидели уже больше десяти лет тому назад. Сидел, пил чай, читал. Как жаль, что всего лишь триста страниц, этого оказалось недостаточно. Ведь можно было бы еще столько затронуть тем и различить оттенков. Но я очень рад, что мне довелось пообщаться с такой замечательной, умной женщиной Ольгой Серебряной.