5

В юношестве мне иногда казалось, что меня когда-нибудь похитят тральфамадорцы, потому что даже самые пассионарные и шиловжопные поступки в своей жизни я совершаю с какой-то отстранённостью наблюдателя извне, так что не исключено, что когда-нибудь это всё сложилось бы в обычную мозайку жизни, за которой наблюдать можно, а изменить что-то уже нельзя. Сейчас понимаю, что нафиг я тральфамадорцам не сдалась, впрочем, как и Билли Пилигрим, упрямо совершающий паломничество по фрагментам собственной жизни, но так никогда и не собирающий её воедино в цельную картину. Билли Пилигрима вообще не существует даже в рамках задумки Курта Воннегута, есть только его размазанная абсурдная проекция, собирательный нелепый образ одной идеи. Настоящий герой "Бойни номер пять" — сам Курт, пусть и появляется он только в одном не слишком красивом эпизоде. С другой стороны, а какие там на настоящей войне эпизоды уж больно красивые? Никаких героических картинок, открытка "Воннегут на войне" по мотивам "Бойни номер..." вам бы вряд ли понравилась. С другой стороны, у дяди Курта жопная дырка на автографе, так что всё вполне в единой стилистике.

Не нужно глубоко копать, чтобы найти автобиографические мотивы в "Бойне номер пять", но вот вопрос, а нужно ли вообще это копание? Воннегут даёт материал о войне и бомбардировке Дрездена только потому, что с ним знаком не понаслышке и может за эту информацию зуб давать, но любая война абсурдна и странна сама по себе. В мире Воннегута все играют в войну собственными телами, придумывают какие-то красивые героические мизансцены, делают игрушечные подкопы, стреляют из пистиков. Вот только погибают почему-то по-настоящему, так что остаётся только развести руками в недоумении, такие дела. "Такие дела" уравнивают всех: расстрелянных и замёрзших солдат, издохшую собачку и распятого Христа. Войну превратили в игру со своими правилами, по ним положено любить Родину, втыкать штыки в противника и сражаться до последней капли крови, точно так же, как положено при виде Большого каньона охать от восхищения и закатывать глаза. Билли Пилигрим при виде Большого каньона готов наложить в штаны, ведь это пугающая опасность. При виде войны он готов наложить не только в штаны, но кого это волнует в крестовом походе восемнадцатилетних юнцов с засранными пропагандой мозгами? Хотя неправда, не только у юнцов мозги набекрень по этой теме. Взрослые играющие в плен англичане так же адекватно к ней относятся, как и "Золушку" показывают с рыжими усами и волосатыми плечами в нежного цвета сапожках. Вот такая она, война, красиво?

Фрагментарный метод написания романа не только иллюстрирует тральфамадорскую картину мира (а точнее, он и вовсе её не иллюстрирует, потому что никакая у Пилигрима не тральфамадорская картина мира, а побочные эффекты наподобие оной), но и отвлекает нас от главного. Какое самое яркое событие в жизни Воннегута и героя "Бойни номер пять"? Правильно, бомбардировка Дрездена. И книга посвящена ей. Но видим ли мы её? Фига с два. Фрагменты прыгают вокруг да около, от событий вот чуть-чуть до и сразу после, от рассказов о бомбардировке до рассказов о её эмоциональной оценке. Но самой бомбардировки нет, ни словечка, словно и не было, так что какая уж тут тральфамадорская картина мира, если ты хочешь втихушку вырезать самый болезненный нарыв из своего жизненного пути. Не получится, как бы ни хотелось.

Воннегут завораживает своей кажущейся небрежностью и разгильдяйничеством повествования, но это такой же айсберг, как и у Хемингуэя, только действительно более шизофренический. Если начинать разбирать его на уровне литературоведов, то быстро разовьёшь в себе паранойю, потому что ни одна малейшая деталь не поставлена в роман случайно и не проходит бесследно, так что стоит найти ей только пару, как надо возвращаться опять к первому упоминанию и заново пытаться расшифровать, к чему была эта абсурдная мелочь. Упоминания ложечек, упоминания трёх мушкетёров - совсем мелкие штучки, стоит только на них сосредоточиться, и расплывётся общая картина, но всё же и они важны.

Билли Пилигрим допилигримствовал до блаженнейшего состояния, когда ты не несёшь ответственности за собственную жизнь, мотаешься по ней туда-обратно и никогда не оказываешься в настоящем, потому что никакого настоящего у него нет и не было, а значит не было и отвратительно абсурда войны, как таковой. Увы, настоящие люди лишены возможности так просто умыть руки и повязаны своими поступками по рукам и ногам. Может, так оно и правильно.