3

Раньше книг Жозе Сарамаго я не читала. Оказалось, что роман «Поднявшийся с земли» почти сразу распадается на два слоя – про что и как написано. (Понятно, что это про каждую книгу можно сказать, но здесь это чувствуется намного сильнее, чем обычно.) И пласты эти начинают существовать в голове отдельно друг от друга, почти не пересекаясь. Интересным для меня оказался только второй.

Так вот, о чем это. Роман о жизни португальских крестьян в XX веке, охватывающий значительный промежуток времени и рассказывающий о жизни нескольких поколений одной семьи. Жизнь, прямо скажем, не сахар. Бедность, переходящая в нищету, тяжелая работа от зари до зари, полная зависимость от латифундистов (крупных землевладельцев, нанимающих крестьян на работу), преждевременное старение, бесправность и беззащитность. И безнадежность, сознание, что твои дети, если не умрут от голода, будут жить так же, как и ты. Как выдать замуж дочь, если ей и ее жениху будет не на что жить? А как не выдать, если она уже беременна? Что делать вдовцу с тремя детьми и с непростым характером, которому нужна жена, но никто за него не хочет идти? Как выжить его сестре-вдове, у которой нет даже своего угла, которой нужен муж, чтобы прокормить ее детей, а то им приходится ходить побираться? Может, им пожениться? Какая разница, брат и сестра или муж и жена, одна семья же. Зато у детей будут и мать, и отец.

Полная беспросветность, в общем:

Народ создан для того, чтобы жить в грязи и в голоде. Тот, кто моется, плохо работает, — может, в городе и по-другому, не знаю, но здесь, в латифундии, когда уходишь из дома на три-четыре недели, а иногда и больше — зависит от того, на какой срок нанял тебя Алберто, — то не мыться и не бриться — это вопрос чести и мужского достоинства. Если же все-таки вымоешься и побреешься — предположим по нашей наивности невероятное, — тебя на смех поднимут и хозяева, и твои собственные товарищи. Уж такое нынче время: страдальцы кичатся своим страданием, рабы — рабством. Нужно, чтобы земледелец был грязнее земляного червя, чтобы глаза у него гноились, чтобы вонь от его рук, ног, головы, подмышек, паха, заднего прохода фимиамом возносилась к небесам во славу работы на латифундии, — нужно, чтобы человек опустился ниже животного, потому что животное все-таки вылизывается, нужно, чтобы он одичал, чтобы он не уважал ни себя самого, ни своего ближнего.

А если попытаться изменить существующий порядок вещей? Сарамаго не изображает масштабных и организованных протестов, так, baby steps. Уйти с невыносимой работы и попросить расчет. Поднять с земли листовку и спрятать в карман. Потребовать повышения заработной платы. Собраться с товарищами где-то в глухом месте и поговорить. Но и эти вполне безобидные действия влекут за собой очень неприятные последствия: отказ нанимать такого человека на работу, аресты, тюрьмы, избиения, вплоть до смерти. Сарамаго изображает власть и всех, кто с ней, только черной краской. Власти ты нужен и важен только тогда, когда пришло время призыва в армию, в этот момент ты услышишь много красивых слов, а в остальное время ей на тебя плевать. Церковь лицемерна, она всегда стоит на стороне власти и притворяется благочестивой, прикрываясь цитатами из Евангелия. Люди, работающие на власть, жандармы, тюремная охрана и т. п., не задумываются о том, что история может повернуться, а они сами — попасть под раздачу. Сегодня нас везете, завтра вас самих повезут. Богатые богатеют, бедняки беднеют. Самая большая и смелая мечта — восьмичасовой рабочий день.

А теперь о том, как это написано. Мы привыкли к тому, что подобная тематика у нас всегда соседствует с соцреализмом. А тут нет. Хотя роман вроде как почти первый, уже чувствуется особый и ни на что не похожий способ повествования Сарамаго. Конечно, тут нужно читать самим, но попробую пересказать несколько деталей. Рассказчик неожиданно меняет лица, то он обычный отстраненный повествователь, то автор, выглядывающий из середины предложения и раздумывающий, как повернуть сюжет, чтобы было интересно читать, то прямой участник действия, говорящий от первого лица. Избиение человека человеком описывается глазами муравьев, и это очень круто: муравьи не могут понять, что происходит, они же не бьют друг друга до полусмерти. Или вот еще прекрасное:

А на небесах ангелы свешиваются с подоконников или с серебряных перил балюстрады, что тянется до самого горизонта — в ясные дни ее хорошо видно, — тычут пальцем и беспечно перекликаются — года-то их еще молодые, — пока один из ангелов, постарше чином, бежит за двумя-тремя святыми, которые с незапамятных времен отвечают за животноводство и земледелие, — пусть, мол, они посмотрят, что творится в латифундии <... > а ангелочки все веселятся: дети, что с них взять; ничего, еще успеют хлебнуть лиха, когда нарожают детей — это в том случае, если существуют ангелицы, — и надо будет их кормить, были бы на небесах латифундии, посмотрел бы я тогда на ангелов.

Странным для меня было то, что в романе нет ярких и отличающихся друг от друга характеров. Тут же семейная сага, много народу, но все какие-то одинаковые. Запомнился сапожник Домингос Мау-Темпо, потому что он алкоголик и не может долго усидеть в одном месте. Остальные Мау-Темпо разделились для меня на две категории: с голубыми глазами и без. Нет, правда. Там у них был дальний-предальний синеглазый предок-чужеземец, изнасиловавший местную девушку, и теперь время от времени рождаются младенцы с синими глазами. Больше герои этой семейной саги особо ничем не отличаются, сливаясь в массу просто-хороших-и-несчастных-крестьян.

В целом роман неприятный и какой-то душный, но для ценителей творчества Сарамаго будет небезынтересен. И хоть я не в восторге от этого произведения, думаю, что с другими его работами нужно обязательно познакомиться, потому что если сменить тему, то книги у него должны получаться хорошие.