3.5

Я люблю Лема. Лем ― гений. Я прочитала этот сборник и все равно его люблю.

Сборник представляет собой статьи, не выходившие еще на русском и скомпонованные тематически с заголовками вроде "Станислав Лем мечтает", "Станислав Лем рекомендует" и т.п. На самом деле гораздо честнее было бы ничего не компоновать, а просто все назвать "Станислав Лем брюзжит" или там, не знаю, "Станислав Лем стоит весь такой в белом пальто красивый". Под конец жизни пан Станислав отказался от художки и писал почти только одни эссе. Старость, оно понятно, не радость. Игрушки сейчас - сплошные покемоны и кровавые видеоигры, СССР и США ― империи зла, смерть неизбежна, а Польше лучше бы подняться с колен. Ах да, Путин ― краб.

Зато! Зато! Зато какие яркие, живые воспоминания о Львове! Как я люблю неожиданные углы, под которыми Лем рассматривает буквально все, начиная от науки и заканчивая детективным романом! Какая отличная статья про "Пикник на обочине"! И как же меня все-таки восхищают лемовские фразы с минимумом воды, фразы, над которыми надо сосредотачиваться. Плотное полотно смысла. Пусть "Лавкрафт невротик", "Толкин скучный" "Агата Кристи невыносима с ее типично бабской болтовней", все равно ужасно увлекательно читать рассуждения о литературе, рецензии на несуществующие книги и великолепные тексты-диктанты.

Или вот этот вот кусочек, который меня почему-то тронул очень:

Я желаю себе однажды утром открыть глаза и с удовлетворением убедиться, что все, что случилось со мной и миром со времени окончания гимназии, было просто ночным кошмаром. Приснилась мне Вторая мировая война, концлагеря, оккупация Польши и других стран, "окончательное решение еврейского вопроса", конференции по разоружению, Римский клуб, дебаты по ядерным вопросам, кризисы и т.п. НИЧЕГО из этого не произошло, это был всего лишь кошмарный сон. После пробуждения, кроме облегчения, я почувствую стыд за то, что приписывал человечеству столько убийственной ярости и свинства. Как же мне станет стыдно, что были правы те, кто издавна отмечал во мне мизантропию и садистские черты характера, проявившиеся в моем сне. Вместе с этим радостным воодушевлением я смогу утверждать, что все, что говорили учителя в гимназии о благородной природе человека, было чистейшей правдой.

Что ж, пан Станислав пережил войну, эмиграцию, бедствия. Он был на девятом десятке, а мне 26. Кроме того, я же сейчас во втором абзаце сама брюзжала и сдувала пылинки со своего белого пальто, правда? Так что не очень-то, выходит, я имею право швыряться камнями. Сама не без греха.