3

Прочитал "Деда. Роман нашего времени" Э. Лимонова. "Ядрёная" картинка на обложке концептуально отражает и замысел, и стилистику книги. Очередное житие Эдуарда - квинтэссенция всех его последних книг. Сомнительный мачизм былых лет сменяется безусловной деменцией, которая, впрочем, органична сочетается с манией величия. "Болевой" нерв книги - описание пятнадцатисуточной отсидки Э.В. Это подано очень серьёзно с необъяснимым количеством деталей. В каком углу автобуса ехал Дед, как располагались шконки в камере, сколько раз за ночь он вставал отлить. Серьёзность отношения Лимонова к этому эпохальному событию можно передать из воображаемого наставления руководства МВД начальнику отделения. Цитирую: "Сейчас к тебе привезут Деда, подполковник. Дед - главный смутьян России, пользуется огромным авторитетом и доверием, имеет влияние. Его надо оформить на высший срок по КоАпу, суд предупреждён. Напугать Деда не напугаешь, он тёртый калач, но своё слово я должен сдержать". "Тёртый калач" развлекает себя во время отсидки привычными для читателя Лимонова вещами: размышлениями о собственном величии и воспоминаниями об актуальной тёлке. На этот раз фемина скрыта под именем Фифи. Её технически подкованный старец откопал в сети. На каком-то форуме она заявила, что мечтает познакомиться с Лимоновым. Можно, кстати, сделать заключение о том, как проводит свободное время на воле Э.В. Мониторит всемирную паутину, разыскивая упоминания о себе. Приятное и сладкое занятие. На этот раз писатель не стал подробно описывать сексуальные утехи, тщеславно обронив, что это сделает сама Фифи после смерти классика. Коротко замечает лишь, что он "яростный и жилистый". Попутно разоблачаются временные буржуазные попутчики Деда по оппозиционной деятельности. Немцов, Навальный, Алексеева. Клеймятся как предатели в эпизоде с Болотной площадью. Здесь возникает интересный культурно-исторический эффект. Для самого Лимонова все эти митинги, согласования, резолюции - вещи, несомненно, актуальные. Он переживает, злится. Для страны же - это день позавчерашний. История издевательски опережает торопливого Эдуарда Вениаминовича, небрежно заштриховывая частности, детали, о которых он намерен поведать читателю. Но классик не может молчать. В этом его человечность, детскость и что-то настоящее, не дающее впасть в откровенный цинизм по отношению к герою нашей молодости.