5

Я от этой книги больная. Она меня не отпускает. Она сшибает с ног своей искренностью, хотя казалось бы, какая еще искренность в выдуманном мире с придуманным сюжетом, в котором чересчур много всего замешано, да еще и герои нереальны. Но тем не менее книге веришь.
Выдуманный мир. Хотя кто его выдумал? Мы с вами. Джемма, молодая (вот ведь разница менталитетов, 29 лет - это юность для Италии) журналистка, изучающая творчество Андрича.

Рим, высокомерный, благой Рим, с благополучным женихом/мужем в загашнике, с которым легко, но банально и скучно. Вечерний чай на балконе, увитом цветами, тренажерный зал, изредка выставки с ресторанами, нелепая светская жизнь и миссионерская позиция на закуску. Рутина. Скука.

Сараево. В годы Олимпиады-1984 веселый по-балкански гостеприимный андерграундный Сараево, в котором встречает Гойко, таксист и известный поэт и возит, возит, возит по местам, по закоулкам, по кабакам и винным подвальчикам, по музыкальным притонам и художественным галереям. Гойко знаком со всеми, и мы знакомы со всеми. О, эти прогулки по ночному городу, пускай бедному, но самобытному и крайне своеобразному. Романтика юности, свобода, безответственность. И Диего, худущий нечесаный фотограф без определенного места в жизни. Сравнить с мужем - да тьфу, никакого будущего, никакой определенности. Ох ты ж, Диего, о такой любви можно только плакать. По-бабски реветь. Когда ты в крови у нее, а она в крови у тебя. Когда секс как праздник, как познание, как страсть, как нежность, как бабочки среди фейерверков. Когда не хочется отпускать, когда дня не хватает, чтобы наговориться, а ночи не хватает, чтобы насытиться. Как танец, как игра, как свежий воздух в затхлой комнате. Все уже поняли, что книга для женщин?

Рим. Быт и работа, работа и быт. Съемные квартиры, фотографии луж, ног в метро, безденежье, но счастье. И вдруг бесплодие, приговор. У этой любви есть все, не хватает лишь одного, самого важного. Дитя. О, Джемма, Джемма, Джемма, что ты сделала с нами? Тысячи женщин, не способные родить, смиряются, но ты - нет. Ты пошла до конца, до самого конца, ты разрушила все.

Сараево. И Боль. Джеммина боль, Диего ушел к другой. Кто знает, от бесконечной гонки по врачам ли, от вечных попыток ЭКО, две полоски- выкидыш, две полоски-выкидыш, от фальшивых попыток найти суррогатную мать, или это Аска, юная оторва, трубачка-гот, так на него подействовала. Но это невозможно спокойно читать. Боль сочится потихоньку, но со 100%ным эффектом кураре. Это нервный паралич, слишком искренне Джемма горюет, слишком все отдается внутри, как бульдозером по чувствам.

Рим. Да нет здесь ничего, кроме краткой передышки и лицемерия. Ах, бедняжка, муж ушел.

Сараево. И Боль. С большой буквы. Нет, большими буквами. БОЛЬ. БОЛЬ. БОЛЬ. Никто до последнего не верил в эту войну. Все до последнего и назло покупали кусочек сыра на 1 (один) день. Все слишком верили в человечность правителей, в то, что войны не допустят. Иллюзии, иллюзии. Наверное, такой же шок был 22 июня. Автор пишет о войне буднично, слишком буднично. Как слышен свист снаряда, а ты чай наливаешь, потому что устал бегать в убежище. Потом чай кончается, и надо идти за водой, за дровами, потому что нет электричества. А на улице снайперы за гражданскими охотятся, выцеливают кого потруднее. Хочется идти побыстрее и под укрытием домов, но из гордости идешь посреди улицы и медленно, точеным шагом. Неправильное решение. Свист. Все, ты убит, падай, блюй кровью. Снайперы, стреляющие по играющим детям. По сыну, везущему на коляске парализованного отца. По смертельно больному Йовану. Бомбы, разорвавшие рынок на части. Теперь на месте каждой жертвы нарисована роза. Среди этих роз - негде поставить ногу. Как это читать? От этого трясет. Солдаты в форме с оптическими винтовками, они что, автоматически превращаются в зомби? Это игра такая? Сотни тысяч - не жертва. Один - трагедия.

Не знаю, как тут не свалиться в пафос, потому что тут или громкими словами, или шепотом. Так вот я шепотом. Остановите войны. Не убивайте детей. Вообще никого не убивайте. Чувак, представь, что это твоя мама в оптическом прицеле, не стреляй, это просто.

Я, наверное, слишком сухо о книге, и все не о том пишу, но у меня таки кураре.
Молчание.