4

Вообще последние года три я начинаю знакомство с новыми книгами про Мефа традиционно: заглядываю на заднюю сторону переплета с дичайшей надеждой НЕ увидеть фразу: «Скоро в серии». Впрочем, чего греха таить, поначалу в ходу был свойственный мне мазохизм вкупе с любовью к героям, и к вышеупомянутой надежде примешивалась щепотка удовлетворения от того, что все-таки это еще не конец. Но сейчас, при подгребании к двадцатой книге, становится ну как-то совсем не смешно и энтузиазм брать уже неоткуда. Конечно изначально было понятно, что серия, не имеющая примерных сюжетных ограничений, какие имела «ТГ», может длиться долго, но даже в самых дерзких прикидках я ставила максимум книг на 16, а конца краю ныне в итоге не видно вовсе. Такое ощущение, что у дяди Димы поставлена цель за парочку предыдущих и парочку дальнейших книг перетащить все действующие лица в Эдем, и уже там, сделав эту локацию постоянной, замутить сериальчик еще на десяток книг. А тут уже одну-то с трудом выдерживаешь, закатывая глаза от навязчивости емцефилософии. При этом раннюю его философию я как любила, так и люблю, ничего не изменилось: на ней я выросла, к ней приятно вернуться пару раз в год, она радует глаз. Но нынешняя… чем дальше, тем в более раздражающую и навязчивую она превращается. (имхо, морали для «совсемдетей» удаются в случае этого автора куда лучше, нежели безапеляционные попытки учить уму-разуму публику постарше) Мне совершенно не близка эта упорно пропихиваемая из книги в книгу и из страницы в страницу идея абсолютной тьмы и абсолютного света, втюхиваемая аки беспрекословная истина. Так и хочется спросить, «где вы такой мир видели, уважаемый автор? Что за убеждения? Смотрите на жизнь шире!» И это все при том, что самые удачные, яркие и колоритные персонажи, настоящие и не идеализированные, у ДЕ как раз именно те, кого язык не повернется назвать только хорошим или только плохим. (привет от Гробыни, Грызистаканчикова, Гуни, Чимоданова, Багрова и Улиты) Видимо, их пишет альтер-эго Емца, у которого на глазах нет розовых очков в стиле убого-серого *зато свееееетлого по самые котлеты* Валялкина. Это все объясняет: в жесточайших битвах с альтер-эго основной дядя Дима явно захватывает перо и, борясь с подсознанием, самоутверждается, уничтожая всех сложных и многогранных персов. Остается только надеяться, что Матвею в итоге повезет больше, чем некогда Глебу. *сплюнула*
Едем дальше по дороге минусов: канон склоняется и спрягается на все лады, обрастая такими фактами, которые еще книг пять назад ну никак не вписывались в эту Вселенную. Павшего стража света Арея когда-то я еще вытерпела, ладно. Павших с ним Лигула, Кводнона и иже с ними – окей. Но узнать, что все эти товарищи, оказывается, не только бывший свет, но и первозло нашего мира, ступившие в него до людей и породившие оружие, ненависть, убийства и так далее – это я надолго подвисла.
Завязки сюжетов и структура книг становятся до боли в глазах унылыми и предсказуемыми, напоминая о *прости-господи* Донцовой и ее шаблонном сюжете с подружайками-убивцами, ибо однообразные «великие» дуэли под копирку с очередным зЫлом в конце каждого тома уже, мягко говоря, не вдохновляют.
С героями тоже швах: образы непомерно блекнут – та же Улита давно уже мало того, что тень прежней себя, так еще и эпизодическая.
Буслаев, при всех своих якобы изменениях и морально-нравственном пути к свету, внутренне в моем восприятии не меняется вообще. *а вот поди ж ты, златокрылый!* Да и не изменится, потому что подгонять этот персонаж под рамки понимания того самого пропагандируемого ДЕ пресловутого светоабсолюта – это будет полнейший перелом личности. Поэтому впереди *книг через 15* либо полный ООС, либо я вообще не знаю, к чему это идет.
Некогда обожаемая мною родная Ирка превращается в идеализированную Мэри Сью, из которой из всех щелей льет пафос.
Эссиорх в нем и вовсе утонул – его натурально хочется прихлопнуть.
Мамзелькина слита в бочку с медовухой.
А еще я упорно не понимаю, сколько можно спекулировать на теме Арея и вертеть беднягой, как тем каноном. Ну умер мужик, ну дайте вы ему покоя, а читателю – тонкой недосказанности! Но нет, давайте будем доводить до бреда, решая по четным одно, а по нечетным другое…
Далее: очень теряется командность – не хватает того ощущения, когда буквально каждая кагорта персонажей была связана друг с другом и это показывалось легко и просто – небольшим взаимодействием, фразой, мыслью, иногда в нескольких, соседствующих на одной странице предложениях:

«Меф шагал вдоль проспекта, изредка от полноты сил прыгая за низко висевшими листьями, и думал о чем угодно: о чудящей Улите, купившей своему нерожденному ребенку ролики; о Корнелии, который, устав воевать с непослушной флейтой, раздобыл для охраны Варвары травматический пистолет и уже нанес им первую травму: уронил его себе на ногу так, что получил трещину мизинца.»;

«Как-то к нему в общежитие приехал Эдя, оказавшийся в городе неподалеку и решивший заглянуть. С собой он притащил палку копченой колбасы и, бродя по комнате, искал, чем ее отрезать. Меф валялся на диване, домучивая брошюру по биофизике. Парню никто не задавал ее читать, но у него был принцип — если что-то начал, нужно закончить. Шатавшийся Эдя дошатался до кухонного стола и там затих.
- А нормальный ножик у тебя есть? Или только эта тупая ржавчина?» — услышал Меф его голос и что-то рассеянно промычал в ответ. Эдя продолжал топтаться и пыхтеть. Меф дочитал одну страницу брошюры, перелистнул другую. Попутно он вяло соображал, что Эдя назвал «тупой ржавчиной». Когда же, наконец, сообразил, то вскочил с громким воплем. Гость сосредоточенно и безнадежно пилил спатой копченую колбасу. Оружие не убило его, не опалило руки, видимо, понимая, с кем имеет дело, но, с другой стороны, и до колбасы не снизошло.»;

«Вот где можно маркером разгуляться! Ирка бы оценила!» — подумал Меф. Свою свежую привычку править объявления он заимствовал у нее месяц назад.»;

«— Кикимор? — ляпнул он, вспоминая Антигона, на которого незнакомец неуловимо смахивал.»

Ныне этого нет. И это грустно. Зато новые персонажи шинкуются в книги солянкой, но НАСТОЛЬКО по шаблону старых, что просто сразу и с ходу делаешь «рукулицо», видя за свежими именами только и только знакомых уже личностей. Потому что когда я читаю это: «— Весело! — сказал Варсус. — Живу я, такой тихий, никого не трогаю, не имею в жизни иных впечатлений, кроме поездок на Лысую Гору, и тут вдруг кто-то начинает назойливо заботиться о моем экскурсионном обслуживании. И особенно приятно, что это, так сказать, бонзы нашего светлого направления в лице Троила! Это я так намекаю на поездку в Тартар. Как это еще назвать, кроме как расширением кругозора? Всегда почему-то знал, что докачусь до Тартара!.. Перья опять же темнеют, голос грубеет, ухо чешется. И вообще Арей умер, Кводнон умер, и я себя что-то плохо чувствую…» мне хочется сказать одно: никакой ты не Варсус, ты – Ягун! Натуральный и ягунистый!
К слову о котором - за упоминания о судьбе персонажей Гроттер с одной стороны спасибо, ибо ну Гуняяяяяя же!!!) но с другой стороны я в очередной раз ржу с того, что все это творит автор моей любимой фразы «Если из истории убрать недосказанность, она превратится в пошлость.» Творческие люди такие непостоянные..)

В общем, что я хочу сказать в итоге… да, пора сворачиваться. Да, уже не торт. Но тем не менее Емец это Емец. И даже в самом глубоком бреду остаются фразы/моменты/события, которые напоминают мне, за что я его люблю. Совершенно простые такие и тонкие жизненные искренние моменты, от которых бросает в слезы, которые до костей пробирают минуты эдак на две, а последней трагикомичной и все же самой-самой уместной, естественной фразой отправляют в вагоне метро в полуистерику:
—Чего-то ждут! — сказал Шилов.
—Дают нам попрощаться, — ответила Фулона.
—Круг валькирий? — негромко спросила Радулга.
Фулона кивнула. Передала копье своему оруженос¬цу и опустила руки на плечи Радулге и Бэтле. К тем же с других сторон уже примкнули остальные валькирии. Ильга держала за плечи Гелату и Хаару, а Хола — Ламину и Радулгу, с которыми до этого вечно ругалась. Но теперь это уже не имело значения. Все они были вместе. И в жизни, и в смерти — единое целое.
—Простите меня за все! — сказала Радулга.
—И ты меня!
—И ты! Простите нас! — донеслось со всех сторон.
Тут же, обнимая одной рукой Малару, а другой Бэтлу, стояла и Брунгильда. Огромная валькирия была до того растрогана, что, всхлипывая, свела руки, прижимая соратниц к себе.
—Полегче, медведица! Ты мне шею сломаешь! — прохрипела Малара.
Все так же всхлипывая, Брунгильда ослабила хватку.
—Я вас люблю, девочки! — едва выговорила она сквозь слезы.
Теперь, когда все двенадцать валькирий стояли вместе, что-то изменилось. Все временное, наносное, случайное ушло. Круг начал медленно покачиваться, сжимаясь все теснее. Валькирии наклоняли вперед головы, пытаясь соприкоснуться плечами, щеками, во¬лосами. Поначалу еще слышны были какие-то звуки, говорились какие-то слова, а потом в этой точке пространства повисла великая и страшная тишина.
—Ну все! — сказала наконец Радулга потеплевшим голосом. — Меня затискали! Хватит! А то драться не смогу!
Круг разомкнулся. Каждая валькирия подошла к своему оруженосцу и попрощалась с ним.
—Ты холодец-то со стола убери, если что! А то испортится! — напомнила Бэтла Алексею.

Поэтому дяденька Дима, прошу: больше таких моментов. И меньше ахтунга. И заканчивайте уже, пока я, начавшая читать Мефа в пятнадцать, не справила тридцатилетие, мамочка моя бабуся.