2

Радзинского я знал с младых ногтей,
Он был любимцем публик всех мастей.
И мой отец, зовя к экрану чадо,
Мне говорил, историю знать надо,
Я избегал в то время этих передач:
Хватало в жизни мне других задач.
Но как-то в том же детстве хворь взяла меня,
Замкнув на телевизоре весь распорядок дня.
От скуки щёлкая каналы без конца,
Увидел лик знакомый этого чтеца.
Он интересно говорил о жизненном пути своём,
Но вот истории ничуть не было места в нём,
Меж тем рассказ о биографии его меня увлёк,
Но от науки Эдвард был без конца далёк.
Тот факт я понял много лет спустя,
Над книгами учёными кряхтя.
История ведь вовсе не роман,
Скрывающий в себе бурленье драм.
И не написанная драматургом пьеса,
С актёрами, зубрящими отрывки текста.
Увы, для нас такой простецкий взгляд
Науку заменяет, будь же он треклят.
Историки в народ идти желанием не блещут,
Поэтому все шарлатанам рукоплещут.
Заместо просвещения плодов –
Засилие дурных совсем трудов.

И Эдварда памфлеты в том ряду,
И не было желанья читать белиберду,
Но конкурс кинул жребий мне:
Листать сие мне тяжело вдвойне,
Ведь годы института мне привили:
Читать великие труды, не водевили.
Пера талантом он не обделён,
Но и не красен так, как был хвалён.
Сначала я читал его с трудом,
А если честно - было просто влом.
Ну а затем немножко пошустрей,
Видал я тяжелее кирпичей.
Но фишка главная сей книги в том,
Что нарратив рассказывает сам Наполеон
И не Радзинский пишет пересказ,
То за него творит француз Лас-Каз,
Из первых уст вещающий слова:
О том, кем восхищается молва.

Ах, как мы любим сотворить кумира
И без него не видим себе мира,
Нас восторгают подвиги, свершенья,
Они как золотые украшенья
Для биографии любого человека
И уж тем более любимца века.
Мы лепим тысячи таких и постоянно
Их слава в образах для нас как изваяна,
Как в бронзе отлита она для нас.
И о таком Радзинского рассказ.
Он гимн поёт величью генерала,
Которому вся Франция рукоплескала,
И рукоплещет Эдвард сам,
Сдавая нас на чару словесам.
Но не один лишь образ нам явлен,
Куда важней, какой у Бонапарта член,
И прочие особенности секса,
Они важнее понимания контекста,
Важнее революции причин и предпосылок,
Всего, что заставляет почесать затылок.
Зачем вникать в науки паутину,
Когда листаешь эту эротину.

Вердикт такой мой будет этому труду,
Ведь книгой я не назову сию бурду.
Как беллетристика возможно и пойдёт,
Но как история - лишь время украдёт.
Читайте лучше, Тарле, например,
Ведь это не какой-то лицемер,
Который член свой с полководцем мерит,
И не такой, что в метафизику поверит.
О высших силах, двигающих пешки,
И спутавших все карты в спешке.
Историю творят простые люди,
И жизни их нам как на блюде
Гинзбург принёс и Ля Дюри,
Их чтиво интереснее в разы,
И книг таких в науке тьма,
Но шарлатанам всем разметена тропа.
Надежда есть, что вдумчивый читатель
Не будет покупать, что написал мечтатель,
Возьмёт он настоящее творенье,
И снизойдёт к нему науки озаренье.