5

В детстве была такая книжка «Молчаливое озеро» Станислава Романовского. Недавно вспомнил о ней и, заправившись полулитром кенийского кофе, полез как-то ночью искать её по антресолям. По ощущениям она показалась чуть ли не самой недооценённой книжкой младшего школьного возраста, и возникла срочная необходимость её перечитать и проникнуться. Не нашёл. Зато всё то, что я ждал от безвременного утерянного «Молчаливого озера», я обрёл сполна и даже больше в «Самой лёгкой лодке в мире».

Коваль считается в основном детским писателем, ведь легко спутать непосредственность его текстов и ясность изложения с какими-нибудь полудокументальными зарисовками из «Юного натуралиста». Но в Лодке поднимается тема, скажем так, митьковская и почти что битническая (при этом герои ничего крепче чая и ухи не пьют). Застывшие советские реалии дают лишь самое смутное понятие о времени действия. Коваль намеренно делает текст простым и наивным, но при этом видно, какую силищу он тратит на то, чтобы каждое слово встало на своё строгое место, чтобы текст тёк плавно как тихая речка, и простотой и плавностью своей незаметно увлекал. Мало описывать природу и выводить её на передний план, отталкивая человека на задний, он ещё специально вводит отмороженные элементы, я извиняюсь, арт-хауса, русского арт-хауса, такого исконного и лубочного, и «Лодку» очень легко представить себе в экранизации, скажем, Тарковского. А из ближайших современных киноаналогов на ум просятся «Овсянки».

Большинство, кажется, видят в «Лодке» лишь милую тихую историю про друзей, озёра, протоки, хутора и уху. А мне где-то во второй части стало от «Лодки» страшновато и неуютно, ибо начались какие-то элементы чуть ли не Сайлент-Хилла: битва во тьме с наползающими клацающими раками, летающие руки-головы странных обитателей болот, общая отчуждённость диких озёрных краёв, куда нормальный человек пешком не сможет пробраться. И ближе к финалу две совсем уж страшных инородных сцены, о которых умолчим.

И именно в конце Коваль вводит диковатый приём разговора «краем глаза»: - Интересно глядеть краем глаза. Надо как-то научиться ещё и говорить краями. Хватит с нас этих прямых разговоров, - и приводит к шикарному открытому финалу, почти всему проговоренному вот так вот «краем глаза», невпопад всем остальным страшноватым героям, старающимся завершить повесть классически. «Лодка» выходит двоякой во всех смыслах, но без их пошлого смешения: и юморной и трагической, и оптимистической и упадочной, и реалистично-повествовательной и отмороженным ужастиком. И вроде как о природе, и в то же время о таящемся в природе дьяволе, готовым легко впрыгнуть в наивное, покоренное красотой диких мест, сознание городского конкретика. Выходит почти твинпиксовская неоднозначность, когда мы машем руками, пытаемся что-то объяснить о смысле и содержании, но постоянно осекаемся, потому что сами внезапно не можем понять – да что же мы, чёрт возьми, только что прочитали.

– Я вам все расскажу, хоть это и секрет. Надо беречься Волны. В ней все дело. Вы поняли? Ну, теперь откройте глаза и покажите, что вы все поняли.
Я открыл глаза. За колдовским носом разглядел я серые орлиные очи.
– Волна эта чрезвычайно опасна, – говорила старуха, наклоняясь ко мне. – Ее распространяют лысые и усатые. Они знают секрет.
– Какая волна? – собравшись с силами, сказал я.
– Лучевая, – пояснила старуха. – Ее распространяют лысые и усатые. Вы поняли?
Кажется, я все понял. Старуха была «с приветом» и сейчас пыталась передать мне этот привет.
– Только лысые и усатые знают секрет Волны. Они потихоньку подходят к человеку и начинают распространять Волну. У человека сразу боль в сердце. Но знаете, что надо сделать, когда лысые и усатые начинают нагонять Волну?
– Что? – спросил я.
– Отойти, просто отойти в сторону. А потом посмотреть на лысого или усатого и громко сказать: «Я знаю!»