5

Я бы ничего не писала, но должок-с — перед той студенткой, которая прочла и не полюбила этот сборник семь лет назад. Если точнее, та книга называлась «Семь фантастических историй» — досадное упрощение; оригинальное* название тоже упрощает, но это тактический маневр и в некоторой степени тест — если прочел «Семь готических историй» и не усомнился в том, что прочел именно семь готических историй, то добро пожаловать в еще один кармический цикл читателя-неудачника, приходи позже. «Семь фантастических историй», ко всему прочему, были чудесно иллюстрированы, и за ними тянулся длинный хвост сносок (при том, что в версии писательницы все многочисленные цитаты, равно из «Божественной комедии», кадиша и французского уличного фольклора, приведены с одинаковой почтительностью — то есть без перевода). Не знаю, короче, чем у меня была тогда забита голова, но все волшебство Карен Бликсен просвистело мимо. Притча о наемнике, который «трижды вставил стилет в сердце жертвы по самую рукоятку» — ну, тут я понимающе хихикала. А вот что за загадочная «странная ересь» одолела одного из персонажей, к тому же «каким-то образом связанная с берегами Древней Греции», — это я прощелкала. Как и душераздирающее «to sleep once more on her, in her, La Belle Eliza» — это же о корабле, да? Что имена героев (Маркус Кокоза и его Пеллегрина Леони — это ведь еще цветочки), что их камео в соседних историях — просвистели аналогично. Даже тот момент, когда на одной странице как бы невзначай фигурирует «old maid» — и ее возлюбленный, младше ее на два года «young prince» — меня нынешнюю обожгло, а прошлой хоть бы что. Но ее можно понять, я нынешняя себе семнадцатилетней тоже бы, наверное, показалась старой.

Кроме этого досадного преимущества, есть и другие: сейчас я, например, готова по малейшему сигналу писательницы лезть в школьный учебник физики или гуглить десятки полотен с Магдалиной и ее черепом (формулируйте запрос корректно, если не хотите увидеть ее череп). Черепа — их в реликварии Бликсен такое количество, что уж это наверняка заметишь. Маленькие, изящные. И огромный череп, на котором распяли Его и с Ним двух других. А еще марионетки. Тут вообще собьешься со счета. По сути-то, каждая из историй Бликсен-Динесена — это история о том, как какая-нибудь марионетка, взбунтовавшись, из балагана с восторгом сбегает в Большую Историю, — только затем, чтобы впредь безуспешно рваться обратно. Я в состоянии понять тех, кому не по вкусу рассказы о куклах, пытающихся ставить спектакли — во-первых, нас смущает, что Дон Кихот становится читателем «Дон Кихота», а Гамлет — зрителем «Гамлета», во-вторых — зависть! Зависть. Никогда не испытывала ее к персонажам, похожим на живых людей. С теми, что похожи, обычно случается то же дерьмо, что с живыми людьми. Но динесеновы болванчики, которые легко переодеваются и остаются неузнанными, которые выясняют отношения торжественными цитатами из поэм и гимнов, — как им завидуешь! ’If I have now at last, he thought, come into a marionette play, I will not go out of it again.’ Это вздыхает герой первого рассказа — между прочим, муж женщины по имени Мальвина. Его приятель в последнем рассказе — в последние свои минуты — размышляет о том, что Король Лир был в более выгодном положении. «The old King had somehow been so safe, so unshakenly secure... in the hands, whatever happened to him, of the great British poet». Или история, которую в «The Old Chevalier» рассказывает девушка — об обезьянке, чей хозяин-шарманщик умер: «it wanted to do its tricks and was always waiting for the catchword, but nobody knew it». Гамлет становится зрителем «Гамлета» и думает: «вот ведь счастливый чертяка!». В традиции рыночного спектакля, где куклы могут порой обращаться к зрителям охотнее, чем друг к другу, нет четвертой стены — нечего и ломать; единственная возможность взбунтоваться для куклы — обратиться к тому, кто ею управляет. Взгляни марионетки Бликсен на ту, которая управляет ими, они бы, наверное, удивились.

Пообещала себе, что если и стану что-то писать по итогам «Seven Gothic Tales», то не буду предварительно копаться в чужих трактовках, — и все-таки случайно наткнулась на статью о Бликсен и исламе (отличную), которая обратно смешала расклад, который я едва по-своему истолковала. Но с этой писательницей прекрасно чувствовать себя непосвященным; тех, кто переживает, что не все прояснилось, подбадривают ее куклы:
«It is not a bad thing in a tale that you understand only half of it», и
«He is a fool who knows not the half to be more than the whole.»

*На всякий случай уточню, что "фантастическими" Бликсен окрестила датское издание рассказов. Она сама перевела их с английского, и неоднократно было замечено, что тексты местами заметно отличаются; в целом, конечно, оригинальное англоязычное издание оригинально лишь номинально. Разные названия были обусловлены разными литературными традициями, к которым Бликсен апеллировала в обоих случаях.