3

Скучноватая книга, впрочем, как и внешне невзрачная жизнь инженера от художников, Жоржа Сёра. Любая крайность это всегда плохо, так и в случае с Сёра – в написании картин художник использовал только свой математический ум, но никак не чувства, не интуицию и не свободное движение кисти руки. Все эти его работы, они кропотливо выполнены, инженерно рассчитаны, но в результате своем, получались какие-то бессмысленными, душа не радуется глядя на них. Люди на его картинах какие-то игрушечные, не живые, деревянные, жизнь, кажись, застыла не веки веков. Грусти и так в жизни хватает.
В Сёра я вижу всё то, что сам в себе не люблю и пытаюсь искоренить, всю эту сложность, перфекционизм, замкнутость…, может, поэтому меня и отталкивает этот отец дивизионизма?

Эта всеобъемлющая, абсолютная вера, переполнявшая Сёра, делала его крайне чувствительным в контактах с внешним миром, в столкновениях незащищенного и чистого мира художника с миром повседневности. Люди, подобные Сёра, по наивности своей надеются, что их поступки встретят всеобщее одобрение, полагая, что все похожи друг на друга, то есть похожи на них самих, имеют одну и ту же шкалу ценностей, одинаково мыслят, одинаково оценивают явления, одинаково ведут себя. Между индивидами, умами, человеческими характерами, в этом они глубоко убеждены, существуют лишь различия в степени, градации от бледного к яркому, от посредственного к исключительному. И каким же тяжелым бывает для них разочарование, когда жизненный опыт открывает им противоречивость мира, смешение вкусов, устремлений, не согласующихся между собой проявлений воли; мира, в котором то, что для одного представляется непреложной истиной, для другого просто немыслимо или ничтожно либо является объектом насмешек; мира, где все беспорядочно соединяется и разъединяется, являя собой хаотическую игру желаний, соперничающих друг с другом сил, страстей, эгоизма. Таков этот мир и для Сёра.

В отличие Перрюшовского произведения про Тулуз-Лотрека, где очень красочно изложен внутренний мир художника, в этой книге показан в первую очередь Сёра-художник и только на процентов 10 Сёра-человек. Слава Богу, что у Жоржа появилась таки женщина, а то я уже начал думать, что он робот. И женщина то какая, огонь! Пышнотелая самка Мадлен Кноблох!

Читая все эти жизнеописания великих мастеров своего дела, где-нибудь в середине книги, я делаю поспешные выводы, мол, не, не нравится мне он, барахло. И только в самой последней главе, пропустив через себя всю его жизнь, начинаешь ценить его, как человека сильного духом в первую очередь, а уж потом как художника. Грустно читать все эти ЖЗЛ, никто еще с улыбкой не лежал на смертном одре.

И под конец пара интересностей Франции конца 19-го столетия.
Про армию:

В отличие от Аман-Жана, освобожденного от военной службы по причине врожденного дефекта, Сёра предстояло вскоре отбыть в армию. Согласно закону 1872 года, служба длилась пять лет; но молодые люди могли сократить этот срок до двенадцати месяцев, заключив договор о добровольной воинской повинности, для чего надо было сдать специальный экзамен и уплатить тысячу пятьсот франков.

Про Эйфелеву башню:

Инженер Гюстав Эйфель возводит на Марсовом поле металлическую башню, порождающую резкие протесты. Триста интеллектуалов, среди которых, помимо Мейссонье, Бонна, Жерома, рядом оказались такие личности, как Дюма-сын и Гюисманс, Шарль Гарнье и Гуно, Мопассан и Сюлли Прюдом, подписали петицию, направленную против проекта этой "головокружительно нелепой башни, господствующей над Парижем наподобие гигантской черной заводской трубы". В начале 1889 года Сёра первым из многочисленных художников, вдохновлявшихся позднее сооружением Эйфеля, отправился на Марсово поле, чтобы запечатлеть на крокетоне силуэт еще не достроенной башни, которая, однако, уже поднялась до своего четвертого этажа.

P.S. Наконец то, добрался до самого сладкого – я уже предвкушаю чтение последней имеющейся у меня книги Анри Перрюшо, «Жизнь Ренуара» :)

ЖЖ