4

Варлам Шаламов мотался по лагерям всю жизнь. Как же так, может спросить дотошный читатель, ведь он был осужден только на три года? Ну да, на Колыме он был три года. А до этого — тирания отца в семье, а после этого долгие годы воспоминаний о том, что было… И самое страшное завершение жизненного пути: Дом престарелых для инвалидов, где и жить никак, и помирать страшно.

И всё же до последнего момента, даже когда нарушилась координация и речь, Шаламов писал стихи.

Но я сейчас не о стихах, а о «Колымских рассказах», в связи с которыми мы обычно и вспоминаем Шаламова. То произведение, которое даёт Шаламову право презрительно смотреть на Солженицына и спокойно подтверждать: «Привирает Александр Исаевич, ох привирает». Даже на Достоевского с его «Записками из Мёртвого дома» Варлам Тихонович взирает снисходительно. Было то время, да прошло. И политические преступники уже не те («Назвали Бунина русским классиком! За такое немедля на Колыму!»), и условия содержания изменились. Нравится читать фильмы ужасов, где герои медленно гниют в тяжёлых условиях быта, борются за корочку хлеба и убивают за неё же? Да какие «Голодные игры», вот они тут были, эти самые игры. Только фишка в том, что все они были не понарошку, не в воображении писателя, а с реальными людьми, которые от тяжёлой работы, постоянного давления, мороза и голода постепенно превращались в зверей.

Самое страшное не то, что государство медленно уничтожало этих людей, постепенно выдавливая из них последние жизненные соки. Ужасно то, что даже те, кто прошёл этот ад, сумели сохранить в себе мало человеческого. У Шаламова были его стихи и рассказы, хотя Колыма его сильно поломала. А что было у других политзаключённых? Что они делали, когда возвращались из ссылки обмороженные, оголодавшие, неверящие в людей, озлобленные? На работу их брать не хотели, люди смотрели косо и всё на свете подталкивало к настоящим преступлениям, чтобы выжить. Потом система выскакивала с радостным воплем: «Смотрите! Не зря мы его сажали! Он ворует-с! Убивает-с! Правильно мы сделали!» Причина и следствие перепутаны, но как это объяснить бабке Нюре и тётке Тане, рядом с которыми «уголовничек» живёт по соседству? Так что, может, с Колымы кто-то и вернулся в нормальный мир, вот только Колыма этих страдальцев так просто не оставила.

Каждый рассказ – маленькая история, чаще всего полная ужаса. Иногда пробиваются рассказы с лирической теплой ноткой… Но от этого ещё страшнее. Потом что ты, как читатель в тёплом уютном кресле, вдруг вспоминаешь, что это такие же обычные люди, как и мы с вами. Не душегубы, не злодеи, не Дарт Вейдер в чёрной маске. Они хотели жить, как нормальные люди, но им не дали такой возможности – как ветку обломили для букета в самый разгар её цветения.

После «Записок из Мёртвого дома» и перед Солженицыным — читать. Это наша история из первых уст.