4

Эта книга похожа на кривое зеркало. Смотришь в него и видишь, как оно искажает, изменяет, извращает знакомые и привычные образы, и ты перестаешь понимать, где правда, а где ложь, где настоящее лицо, а где — всего лишь маска, за которой скрывается нечто ужасное и чудовищное.

Сюжет представляет собой ядовитое дерево с основой-идеей и множеством мелких веточек-ответвлений, эту идею обрамляющих. И говоря об основе-идее, я говорю о моей кузине Рейчел.
Хотя повествование ведется от лица Филипа и именно Филип является стержнем, от которого расходятся многочисленные веточки-домыслы и подозрения, в то же время Рейчел — тот ствол, который оплетает, укрывает... душит собой эту мягкую, податливую сердцевину.

На мой взгляд, книга гениальна, как и все у Дюморье. Это далеко не первое мое знакомство с ее творчеством, поэтому я оцениваю ее вполне здраво, не вслепую. Казалось бы, разгадка тайны вполне очевидна, но великий психолог и манипулятор, Дюморье играет с читателем, вводит в заблуждение, заставляет качаться от мысли к мысли, а временами и сознательно вынуждает сопротивляться и спорить с нелепыми мечтами, желаниями и заблуждениями Филипа.

Конечно, имение семейства Эшли — это тот каркас, который является как бы одушевленным, равноправным героем. Как это было с Мэндерли в «Ребекке», с усадьбой Нэврон во «Французовом ручье» или трактиром «Ямайка» из одноименного романа. Однако не менее разнообразны и в своем роде притягательны и отталкивающи живые персонажи.

С самого начала Дюморье никого не идеализирует. Легкими, ироничными штрихами она набрасывает портреты харизматичного, неидеального Эмброза — непостижимого кумира и доброго брата; инфантильного и капризного Филипа, возводящего на пьедестал, а затем свергающего то одного кумира, то другого; милой и серьезной Луизы, рассудительной и верной; насмешливого и недоброго Райнальди, похожего на ларец с двойным дном; наконец, прекрасной и опасной Рейчел, которая вся окутана таким очарованием и такой добродетелью, что подчас трудно заставить себя в ней усомнииться...
У Дюморье нет случайных персонажей — они все как шахматные фигуры, играют свою определенную роль, и только отыграв ее, удаляются с доски.

И тем интереснее изучать и осмысливать их психологические портреты — такие живые в своей неидеальности.

Конечно, больше всего противоречий вызывает Филип — полный юношеского максимализма, нездорового детского эгоизма, самонадеянности, самоуверенности и упрямства. Он был выращен, ощущая себя центром вселенной и с течением времени это чувство лишь больше укрепилось. Про него можно сказать: «Плюй в глаза — божья роса», потому что упивающийся собственными чувствами и эмоциями, он набросил на глаза пелену, сам придумал себе сказку, сам поверил и не мог понять, почему никто не поддерживает эту игру. Он самый простой, самый понятный и... самый слабый персонаж практически до самого конца. Изменился ли он в итоге? Смог ли преодолеть себя и вырасти? Смог ли оправдать любовь и доверие Эмброза, считавшего его единственным, кому бы он могу довериться? У каждого свой ответ и своя правда. Мой ответ — нет. Не смог. Более того, он не единожды предал своего брата — как живого человека, так и саму память о нем. И его финальная акция была жестом усталости, ожесточения, отчаяния и того чувства, от которого он, как мне кажется, так и не смог отказаться, несмотря на то, что он употребил слово «любовь» в прошедшем времени.
Стоит ли винить его в том, что он задумал и в том, что совершил? И вопрос — совершил ли?..

Но что же Рейчел? Любила ли она? Она оказалась крайне сложным и в то же время простым персонажем. Добрая и отзывчивая, внимательная и деятельная, живая и энергичная, она обаяла практически всех с первого же своего появления. Когда мне хотелось ей верить, я верила, впрочем, не забывая о том, что она все же где-то в чем-то лжёт.
Поверила ли я в ее причастность к смерти Эмброза? Скорее да, чем нет. Поверила ли я в ее связь с Райнальди? Скорее да, чем нет, хотя уверена, что эта связь была не того рода, какого ему бы того хотелось. Поверила ли я в то, что она пусть недолго, но все же любила Филиа? Скорее нет, чем да... несчастная, запутавшаяся, привыкшая вести свою линию и играть в свою игру, даже по указке кого-то другого, она сплела воедино реальность и вымысел. Она недаром говорила, что порой не может отличить Эмброза от Филипа. Прошлое наложилось на настоящее, смешалось и перепуталось. Я допускаю, что она действительно любила — пусть совсем недолго, но искренне. Это было чувство внезапное, словно шторм, но где же тот, кого она любила на самом деле? Кто мучил остатки ее совести, не до конца умершей добродетели? Кто занимал ее мысли даже когда все свершилось?

Думаю, ответ очевиден. Он был таким же кратким и внезапным, сверкнувшим ярко, точно вспышка молнии. Он оставил по себе горечь и просветление... и вместе с тем мысль, что иногда не нужно ничего делать. Достаточно просто ничего не говорить.