4

Как же мне понравилась эта книга, состоящая из крошечных зарисовок, из заметок будто бы «для себя», как бы и вовсе не предназначенных для чужих глаз, но всё же... почти случайно, ненароком, невзначай и даже слегка небрежно приоткрывающих нам образ философа, столь изменившего стилистику современного гуманитарного мышления. Некоторая степень кокетства и самолюбования, конечно, здесь присутствует, но она вовсе не вредит, наоборот, она... как кристаллики соли на кромке рюмки с текилой.

Книга как бы приглашает в заманчивую интеллектуальную игру, где за яркими синкретами воспоминаний, размышлений, фантазий, чувствований надо угадать, различить маршруты и объекты рождающейся философской мысли. Но масштабы, формы, размеры, расстояния на этом игровом поле смещены, и из малого вдруг проступает контур большого, из повседневного внезапно вырастает универсальное, из обыденного просвечивает оригинальное. Р. Барт предстаёт (или хочет предстать) обычным человеком, обывателем, который любит свой сад, заваривает кофе, читает местную газетенку, ездит на велосипеде и болтает о погоде с почтальоном... Но всё это – грани, проекции, коды доступа в совершенно иную реальность его замыслов и размышлений. Он почти неслышно транслирует читателю: я не просто покупаю сыр, срезаю розу или разгуливаю в сандалиях по пыльной дороге. Я срезаю розу и вспоминаю о том, что имя – это «последний вздох, остающийся от вещей». В обед я жарю омлет и думаю о «трепете смысла» в тексте. Утром я закуриваю первую для этого дня сигару и размышляю о «литературе как матезисе». По вечерам, устав от работы, я играю Шумана на фортепиано и анализирую, «нужно ли любой ценой превращать факт в идею»...

Конечно, эта книга вовсе не «исповедь» или «дневник» и даже не беллетризированное научное эссе. Думаю, что это – своеобразная попытка соткать самого себя из той интеллектуальной атмосферы, в какой Барт представал для себя в 60-70-х годах, и созвучных ей моментов того, что происходило в его внутреннем смысловом пространстве «здесь-и-теперь». Такой способ «самоукоренения» в реальности жизни и реальности собственной памяти сродни фотографированию «мимолетностей», убеждающих нас впоследствии, что всё это было с нами на самом деле. Но одновременно это и проектирование, «вброс» себя в будущее, проступающее в рождающихся замыслах его книг. Жаль, что из них мало что воплотилось в реальность, но названия потрясающие: «Дневник Желания» (желание изо дня в день, в поле реальности), «Фраза» (идеология и эротика фразы), «Художник-любитель» (записать, что происходит со мною, когда занимаюсь живописью), «Лингвистика устрашения» (о ценности и войне смыслов), «Тысяча фантазмов» (записывать не сны, а фантазмы), «Этология интеллектуалов» (не менее важный предмет, чем повадки муравьев), «Дискурс гомосексуализма», «Энциклопедия еды» (особенно её символика), «Сборник визуальных стереотипов» («Видел, как в кафе одетый в черное магрибский араб с газетой «Монд» под мышкой клеит белокурую девицу»), «Книга/жизнь» (взять какую-нибудь классическую книгу и соотносить с нею все происходящее в жизни на протяжении года)... А так бы хотелось всё это прочитать!