3

Бог или природа, — я уж не знаю, кто, — дав человеку почти божеский ум, выдумали в то же время для него две мучительные ловушки: неизвестность будущего и незабвенность, невозвратность прошедшего.
Александр Иванович Куприн.

Для Куприна неизвестность будущего обернулась семнадцатью годами вдали от Родины, но именно там было написано одно из самых сильных его произведений – ''Юнкера'': Я хотел бы, — говорил Куприн, — чтобы прошлое, которое ушло навсегда, наши училища, наши юнкеры, наша жизнь, обычаи, традиции остались хотя бы на бумаге и не исчезли не только из мира, но даже из памяти людей. „Юнкера“ — это моё завещание русской молодёжи.
Вот в этом удивительная сила Куприна, несмотря на все обличения порядков кадетских корпусов, которые он сам испытал на себе, испытал всю пошлость и жестокость армейского начальства (если вы думаете, что дедовщина это какое-то советское изобретение, то почитайте ''На переломе'' Куприна и его же ''Поединок'' с глупостью и пошлостью офицеров, это чтобы не оставалось иллюзий о том, как хорошо и чудесно было в царское время, всегда и во все времена хватало и пошлости, и глупости, и жестокости, но и благородства, мужества в тоже самое время), так вот несмотря на все отрицательные стороны кадетских корпусов, училищ, несмотря на это преемственность и школа офицерства должна сохраняться. Это созидательный путь. Путь понимания, что не бывает в жизни черного и белого, а есть две стороны одной медали, одного явления. И в этом весь Куприн. В жизни. Он весь жгуче-живой, от собственной жизни, в которой было место всему до яркого сочного живого русского языка, до настолько реалистичных персонажей, что в какой-то момент престаёшь понимать, что читаешь книгу, то есть вымысел, а начинаешь проживать судьбы героев. Несчастного Желткова или героинь ''Ямы''. Это такая полнота и понимание жизни, понимание и не осуждение человека – горечь, сострадание, но никогда осуждение. И люблю я Куприна именно за возможность понять и прожить чужую судьбу, чтобы не осуждать. Это очень ценно.
По сути о жизни Куприна я давно и много читала: и книгу его дочери ''Куприн – мой отец'', и воспоминания самого Куприна, разные литературоведческие статьи и книги. Так вот, прежде всего, меня интересовал последний год жизни Куприна – с мая 1937 года по август 1938, когда после семнадцати лет жизни в эмиграции, он вернулся на Родину. Вернулся умирать, у него был рак пищевода. Он понимал это и хотел умереть именно на Родине, несмотря на то, что не принял красный террор, несмотря ни на что. Он вернулся, потому что Боль и тоска по родине не проходят, не притерпливаются, а все гуще и глубже и еще потому, что Умирать нужно в России, дома. Так же, как лесной зверь, который уходит умирать в свою берлогу.
Мне хотелось прочесть именно об этом. О возвращении.
Потому что Куприна я люблю больше Бунина, страстного и горячего Куприна больше, чем стилистически идеального, но холодноватого Бунина.
И биографию Куприна я ожидала такую же страстную, горячую, полную жизни. А получила книгу в стиле ‘’жены Гуськова''. Вы помните, да?
-А вы видели?
-Видела!
-А вы включали?
-Включала!
Каждая глава рассказывает о каком-либо событии в жизни Куприна, начинается прям вот сразу с бесед с Чеховым – автор, некий Олег Михайлов, конечно же присутствовал при этом и знает кто и что говорил, а главное, кто и что чувствовал и думал при этом. И уж слишком яростно обличает Куприн все кадетские корпуса и училища. Именно царские. Причем, у Куприна никогда не было однозначного мнения на этот счет (см. цитаты выше), потому как он понимал что такое школа и преемственность. Затем глава о первом сватовстве Куприна к Марии Давыдовой, дочери известной издательницы журнала Мир Божий А.А.Горожанской. И опять же, автор пишет и эту главу с прямой речью, с описанием того, что думал Куприн при этом. После каждой главы следует как бы литературоведческое отступление, на самом деле абсолютно лохматое идеологическое отступление, что мгновенно настораживает, причем, эти отступления не такие лубочные, как в биографии Достоевского за авторством Юрия Селезнева, который буквально дышит личностью Ф.М., не такие искусственные вставки, как в книге Лосева История античной эстетики, когда ты понимаешь, что без этих вставок труд Лосева не напечатали бы, а у Михайлова абсолютно осознанное притягивание личности Куприна к некой идеологии. И абсолютное отсутствие последнего года жизни, после возвращения из эмиграции в СССР. Его просто нет в книге.
Домыслы, придуманные беседы, но самое главное для меня – это негорение личностью Куприна. Без этого невозможно писать биографию. Без искры, которую выжигает личность автора в биографе.
Очень жаль.