5 О влиянии английского юмора на адекватность восприятия окружающей действительности

Несмотря на мой весьма приличный книжный опыт, констатирую - это самая веселая книга на свете. Попав ко мне в руки лет в десять, была проглочена и послужила фундаментом для формирования личного чувства юмора. Да, признаюсь, я из тех сказочных мастодонтов, которые любят и понимают английский юмор. Я его даже практикую, все забавности повседневной жизни обрастают оборотами именно в фирменном джеромовском стиле, некоторые, хлебнувшие общения со мной, даже утверждают что это заметно.

"Трое в лодке...", не говоря уже о Монморанси, это особый мир, который частично присутствует в моей повседневной жизни. В моей личной вселенной чайник закипает исключительно по затейливой системе Джея, он коварен, непредсказуем, импульсивен...холерик по темпераменту. С чайниками я ощущаю особую взаимосвязь, они даже обретают имена, прижившись в семье. Один, заслуженный пенсионер, расширил свою биографию географически до загородного обитания и библиографически до Кира Булычева и весьма колоритного чумарозского археолога.
Ипохондрики, как жертвы ста семи недугов, не находят во мне сочувствия так же согласно первой главе книги. Но всегда могут рассчитывать на бифштекс, хотя лучшее лекарство от "вялой печени" я не практикую.
Следуя подробным инструкциям Джерома все мои поездки, неизменно, начинаются с листа и подробного списка, а пикники на природе виртуально грозят недостающими чайными ложечками и сомнительным способом споласкивания посуды в реке.

О том что с барометром у меня особо-недоверительные отношения , наверное, и не стоит упоминать. Если же продвинуться по тексту далее, то выяснится что в пару к прибору для измерения давления всегда прилагается лабиринт, осмотр которого никогда не входит в мои планы. А вот к Генриху, восьмому по очередности, с его вредной привычкой жениться, отношусь с сочувствием. Можно так же с удовольствие вспоминать об ирландском рагу, нырнув в холодильник, для частичной ревизии наличия ингредиентов. Или припомнить комические куплеты, угрожая домашним при случае "Передником" и красотами несуществующего сада.

Как каждая история, к которой я возвращаюсь неоднократно, книга Джерома в последующих прочтениях интересует меня деталями. Общее знакомство с сюжетом и героями предполагает возможность отвлечения на отдельные элементы повествования.
Остров Великой Хартии, после совместного с Джеем, Гаррисом и Джорджем созерцания камня для подписания, заинтересовал меня Иоанном Безземельным и пропавшим обозом с сокровищами. Интрига, основанная на указе Иоанна от 1215 года, будоражащая умы утерянными регалиями королевы Мод и весьма смутная в описании.
Ненадежный рассказчик Джей, где-то на узких улочках Кингстона, сбегающих к воде и освещенных солнечными лучами, предложил проверить много ли мне известно о англо-саксонских королях, их буйствах и кентерберийских архиепископах. Ну что же, тут и автор и его герой абсолютно правы, мне как добросовестному читателю предстоит долгое путешествие в эти времена, наполненное многочисленными, захватывающими открытиями.
И наконец, из совершенно внезапного, Кассивелаун и его тактика "нападения и бегства". Партизан, бриттского происхождения, доставивший немало неприятностей Юлию Цезарю, во время его второго похода, и затруднивший vici, в продолжении veni и vidi.

Просто удивительно, но английская юмористическая история конца девятнадцатого века, планируемая изначально представить из себя путеводитель по пригородам Лондона, весьма крепко проросла в мои семейные быт и традиции. Марк Твен со своими простаками и гусиный травелог Сельмы Лагерлёф составили конкуренцию, но всё-таки не смогли завоевать столько любви и доверия. Джером Клапка Джером так и остался единственным и неповторимым, вместе с вольными интерпретациями исторических реалий, интеллектуальными шутками и сарказмом в невозмутимой подаче. Виртуозное описание повседневности приобретает в его исполнении эффект гротеска, особый подвид британского юмора - не политическая сатира ранее практикуемая Джонатаном Свифтом и не реалистичная ирония Сомерсета Моэма, не прямолинейный сарказм Чарльза Дикенса и не нарочитое преуменьшение значимости Оскара Уайльда.

Все так же искрометно, увлекательно и ностальгически.