5

Более неоднозначной книги я не могу вспомнить. Первые 200 страниц были просто нечитабильны, шли тяжело: у автора специфический слог, рваные предложения, огромные скачки между сюжетными линиями и персонажами. Но стоило лишь отдаться потоку - как от книги просто не можешь оторваться. В итоге могу сравнить роман с очень точной картиной, для написания которой художнику не требовалось много мелких штришков, одно движение - одна линия, все четко и метко. Я была поражена, насколько автор круто и со стопроцентным попаданием описывает события, чувства, историю героев, насколько каждое словосочетание неширокоформатно и сшибает наповал.
Книга - доказательство того, что сразу бросать чтение не стоит, некоторые шедевры просто требуют более долгого погружения.

В первый раз за эти месяцы он прикоснулся к нему. Наш отец наклонился и погладил Клэя обеими ладонями – и это были, будьте уверены, ладони палача – по макушке и по спине. Ладони были шершавые и твердые. Теплые, но истертые. Нежные, но жестокие и без любви. Он долго так стоял, но, когда Клэй снова открыл глаза, отца уже не было: дело сделано, точка. Но почему-то Клэй все еще чувствовал те ладони, что трогали и гладили его голову. В этот миг в доме нас было пятеро. Мы видели сны в своих комнатах, спали. Мы были мальчишками, притом чудесными. Мы лежали живые, дышали – а это была ночь, когда он нас убил. Прикончил всех нас прямо в постелях.

Все наперебой бросились на помощь, со всех сторон потянулись руки, и Пенни превратила всхлип в улыбку. Она приняла платок, поданный Майклом, и заметила: – Ты берешь невесту-сломанный-нос. Уняли кровь, пастор похвалил его: «Молодец», затем нерешительно вернулся к обряду – и раскрашенный Христос смотрел, как они стали Майклом и Пенелопой Данбар.

Мир внутри ее уходил вверх. Она пустела, переливалась через край. В следующие месяцы всего-то и будет что несколько последних прочных островов жизни – нашу мать будут терзать лечением. Ее распахивали и плотно захлопывали, как машину на обочине шоссе. Помните звук, как с размаху хлопаешь водительской дверцей, когда наконец-то удалось вновь завести проклятую развалюху, и молишь еще хотя бы о нескольких милях?Каждый день напоминал такой завод. Мы немного проезжали и снова глохли.