4

В далекие пятидесятые годы мой прадед-еврей отправился комендантом в лагеря под Красноярском, чтобы избежать принудительной еврейской высылки из Москвы, которая светила ему в связи с "Делом врачей". Где-то в это же время его сын, мой дедушка, подхватил молодую жену и уехал инженером-химиком на Урал, чтобы не связываться с ее вздорной матерью. Моя мама тридцать лет назад оказалась в Екатеринбурге, где ее поселили в жуткое общежитие, кишевшее клопами и тараканами. Моя выживающая из ума бабушка до сих пор пророчит, что и меня куда-нибудь "распределят".

Это я к тому, что путешествия по Союзу были далеко не всегда совершались верхом на единороге по сияющей радуге, и даже не всегда из одних чистых и цивильных комнат в другие. Во многих широтах горячая вода и электричество были роскошью, а в поселках и деревеньках существенно возрастал риск наткнуться на какого-нибудь Федьку, который будет грозить тебе заточкой. Да что там - моего прадеда как-то даже пообещали съесть. Это я к тому, что без горячего комсомольского сердца и/или стального характера во всякие отдаленные части страны лучше не лазить. Совсем.

Об этом горячем комсомольском сердце и выплавляющимся под силой его жара стальном характере Аксенов и написал. Но в его истории все вышло по-молодежному и донельзя романтично - покорять далекие просторы, бороздить далекие моря, спасать людей, смело идти туда, куда не ступала нога человека. Три отчаянных парня - циник Максимов, рубаха-парень Карпов и мечтатель Зеленин - выпустились из медвуза в Ленинграде и принялись записывать свою судьбу на скрижалях расчетных карточек. Объединяла их крепкая дружба и нежелание "затереться" и стать серой массой старых земских докторишек, которые только и думают, что о выпивке и колбасе. Поэтому Максимов и Карпов пошли во флот, а Зеленин отправился в онежскую глушь, в поселок Круглогорье.

Блестящий и радостный социализм, которым его выписывают его сторонники, кажется мне изумительной придумкой. Еще бы - никакого феодального преемничества, никакого житья под крылом у мамочки, ты начинаешь свою жизнь с нуля в момент поступления в институт, и еще раз, с нуля - когда ты из этого института выпускаешься. Светлый обрисованный идеал социалистического человека - это сумма его личностных качеств, навыков и умений, а не указка на тот капитал, с которым ему велено стоять рядом. Но все-таки есть в этой повести что-то до смерти инфантильное, детское, несерьезное. Будто нам уже на раз-два полагается строить коммунизм, прямо там где мы есть, из подручных материалов и прочих непригодных для потребления продуктов.

По правде говоря, для меня это все прошло мимо - и радостная сплоченная юность, и поиски себя, и болезненная необходимость служить людям, и прочие восторги юности, без которых якобы немыслимо становление человеческой личности. Но такие образы меня по-прежнему увлекают, хотя бы потому, что в них не видно темной стороны жизни, мрачного несовершенства мира, пресловутой тщеты всего сущего. Смысл жизни здесь подан просто, и идет от самого желания жить - гореть, сиять, чтобы свет твоего сияния грел твоих потомков еще долгие годы после твоей смерти.

Очаровательная, наивная, задорная и героическая советская литература, написанная звонким, чутким и ладным языком. Рекомендую.