3 Я из лесу вышел…

Чем хороши антологии как формат производства массовой культуры, так это возможностью увидеть, как работает фантазия известных литераторов на заданную тему. Вот есть «Зеленый рыцарь». Точнее, Зеленый человек у Эллен Датлоу и Терри Виндлинг, изобретение европейской мифологии довольно позднего времени. А для авторов это шанс вытащить различные национальные мотивы в проекции на вечные силы природы. Антология получилась скорее слабая, чем увлекательная. А самое эффектное в ней – отражение актуальных и острых тем современности. Или хотя бы попытка.

Н. Гейман. «Уйду в леса»
В стихотворении Нил Гейман исполняет мечту многих – отринуть цивилизацию и одичать, сделаться Зеленым человеком. Для красного словца можно перефразировать Данте и с толкиновской иронией приблизиться к миру сказаний. Затыкая гамлетовское остроумие о словах, прорастает во рту бутон – прообраз будущего мифологического символа. Пока еще лирический герой – жизнерадостный турист, неофит, открывающий для себя синхронистское слияние с природой. Но образ далеко не дружелюбный, в нем зачатки мира, где действуют иные правила и человеческое не может изъявлять свою волю. Гейман светло шутит, что нечасто встречается в его произведениях, поэтому воображение дорисовывает то, что скрывается за последней строфой.

Д. Шерман. «Центральный парк»
Рассказ с хорошо узнаваемыми чертами современного фэнтези для подростков. Делия Шерман приглашает читателей в оазис магии посреди каменного Нью-Йорка. В одно мгновение Централ-парк превращается в лабиринт, где обитают жестокие и могущественные существа. Единственная возможность выжить – знать правила. Кем они придуманы – древними народами для защиты от темных сил или сказочниками, не так уж и важно. Простота, даже грубость этих правил открывают тайны справедливости, сердечной чистоты и веры в основы мироздания. Шерман пользуется распространенными приемами, но очень динамично, не забывая манипулировать подростковыми переживаниями, чем заслуживает доверия. Героиня, девушка-аутсайдер, пытается распрощаться с детством, где жили феи. Но магия напоминает себе смертельной опасностью и явлением Королевы фей. Волшебное существо, безусловно, та, кем всегда хотелось быть героине. Изящная, сильная, изменчивая, властная. И только нащупав слабое место Королевы, девушка обретает саму себя. Всё исполнено очень атмосферно, увлекательно, с юмором и сочувствием.

М. Кеднам. «Дафна»
Феминист Майкл Кеднам следует за мифом, изложенным Овидием. Но его героиня протестует против маскулинного мира, сотканного из любовных похождений и домашнего рабства. Писатель успевает зацепить и ломку традиций – отец Дафны, речное божество, сокрушается, что не получит бесконечное внучатое потомство. И мужское соперничество – Пеней превращает дочь в дерево, лишь бы она не досталась соседскому парню. А парень тот мажористый – сам бог солнца Аполлон. Самовлюбленный наглец, который уже видит, как поматросит и бросит. Но в лучших традициях дамской прозы ему достается лишь право в рыданиях обнимать шершавый ствол. Нет, не от обиды. Пацан, похоже, действительно влюбился. Не ходите, девки, замуж – декларирует Кеднам. И динамично пересказывает историю близко к тексту, недурно пользуясь метафорами и убедительными описаниями. Новый век – новые взгляды. Причем без тени постмодернистской иронии.

Ч. де Линт. «Где-то у меня в голове прячется ящик с красками»
Что дверь в потусторонние сказочные миры открывают краски, придумал не Чарльз де Линт. Но этим рассказом он решил дополнить вселенную кошек Дремучего леса, еще раз напомнив о магической силе искусства. Таинственные исчезновения, обретение артефактов, преодоление опасностей и здравого смысла ради щекочущего нервы знания… Ньюфорд, уголок дикости и строптивости где-то в американской глубинке. Здесь могут обитать только такие девочки, как Лили – фактически без семьи, спокойно переживших превращение в кошку, а затем вновь настырно сующие нос в магические дела. И снова де Линт поднимает вековой вопрос – какова цена соприкосновения с другим миром? Визави Лили, художник Фрэнк Спейн, как под наркотическим опьянением, стремится вернуться в страну бессмертных и чудес. Но девочке это не надо. Она вполне крепко ощущает себя в реальном мире, и хочет овладеть искусством запечатлевать человеческую фантазию. Магический реализм помогает подростку справиться с гнетущими эмоциями, страхами перед мнимой непреодолимостью тайной стороны жизни. Название рассказа (в переводе Е. Фельдман) подсказывает, что зерно фантазии прячется внутри каждой личности. И не так уж важно, насколько реальны фантастические видения. Этот своенравный, пестрый импульс есть у каждого в мозгу/голове. И если нужно пугающее приключение, чтобы запустить его, то пусть будет.

Т. Ли. «Среди листвы такой зеленой»
Стилизация под старинную сказку разрывается авторской повествовательной игрой. Танит Ли доверяет своим читателям фантазию на тему языческих духов в христианском мире. Он скроен по привычным лекалам «реалистичного» фэнтези. Сестры-героини, дочери деревенской проститутки, живут впроголодь и ненавидят друг друга. Пока счастливая (или несчастливая) случайность не позволяет им получить дары от духа и изменить свою жизнь. Стилизованное сказание прерывается современной интонацией, снимающей пыльный пафос веков. Кельтские мотивы с отблесками античной мифологии, с ее верой в антропоморфические природные, вечно возрождающиеся силы, дают утешительное присутствие в мире фейри. Рожденные от бога, девушки ищут способа возврата к своим корням. А вот тему реинкарнации Танит Ли перевернула. Королева, далекий потомок одной из героинь, вовсе не несет на себе печать прекраснодушия своей прабабки. Капризная и жестокая, она не обладает ведьмовским могуществом, но страстно мечтает о нем. Точнее, заключает писательница, она унаследовала свой характер от злобной и ограниченной матушки сестер. И чуда как бы не произошло. Рассказ о прямом пути, которые выбирают мужчины, будь они богами или соседским подлым мельником. И женщинах, чей удел подчиняться мужским правилам, пока не настанет время сбросить оковы «этой» жизни.

Д. Йолен. «Песня Кайлех Бэр»
Надо очень любить мрачные сказания Шотландии, чтобы сердце откликнулось на стихотворение Джейн Йолен. В переводе Елены Фельдман оно звучит как баллады Бёрнса и Стивенсона. Безжалостная богиня гибельного времени года шагает по своим владениям. И тут кстати вспомнить суровую стилизацию Николая Некрасова. Только наш поэт задумывался о социальной несправедливости и простонародной неустроенности, изнывал от сочувствия к бесполезному подвигу крестьянина. А у Йолен риторический вопрос адресован смельчаку, готовому бросить вызов богине ради человеческой славы, приключения. А образ Кайлех, который писательница представляет, соотносится с андерсеновской Снежной королевой – этакая ледяная модница. И повторяющийся в припеве убийственный поцелуй тоже отсылает к романтическим фантазиям прошлого. В стихотворении царит неприкрытый восторг от смелости барда, воспевающего всемогущее существо, которое сдастся перед другой силой, когда наступит срок. И только человек должен обожать, бояться и рисковать приближаться к неминуемой смерти.

П. Маккиллип. «Луна Охотника»
Рассказ скучен как сочинение на заданную тему. Дали установку на появление Зеленого человека, и у Патриции Маккиллип он появляется. А в придачу двое юных героев, заблудившихся в лесу. Для них это приключение оборачивается уроком живой природы. И немного саспенса в духе старинных сказок, которые в современном мире заканчиваются благополучно. Конечно, в идее о том, что охотники становятся жертвами и за каждый трофей лес может взять воздаяние самым дорогим, будит высокопарные размышления. Но в этом тексте всё как-то плоско, тенденциозно и предсказуемо. Хозяин леса мускулистый и красивый, Дон резковатая и подозрительная, ее маленький брат Эван капризный и помешанный на нечисти… И вокруг академическая живопись из прорисованных хрустов, листочков и кустиков.

М. Снайдер. «Чарли, идем с нами!»
Рассказ Мидори Снайдер хорошо укладывается в литературный тренд на подростковые тексты о сублимации переходного возраста в кошмарах и мечтах о лучшем мире. Писательница заимствует фольклорную схему, в которой фантастические существа дают людям ребенка, а потом требуют назад. Но для семьи, где есть старший сын, милосердие к пострадавшим фейри оборачивается тяжелой драмой. Чарли упивается своей мнимой виной за гибель сестры и готов отказаться от собственной жизни ради помощи родителям. Впрочем, это не мешает ему лазать по деревьям и на месяц пропасть в волшебном лесу. Родители не до конца откровенны с ребенком, а замкнутость парня бесплодна и даже разрушительна. В какой-то момент все должны отказаться от ложных иллюзий и высказаться. И в этом людям вновь помогают волшебные существа. За пределами фантастического рассказа никто не поможет. Так что вот вам урок коммуникации. Вместе с тем Снайдер показывает, что мечтать не вредно. Где-то в глубинах каждой души должно быть место, где можно сбросить оковы вины, забот, тревог. Сострадание – это всегда больно, это держит нас на земле. Но люди и созданы для земли. А еще писательница успевает затронуть тему экологии, когда к границам волшебного леса подступает бесконтрольная индустриализация. В целом история с традиционными сказочными атрибутами и легкими сексуальными штрихами отдает дань полнокровной жизни, воображаемой или реальной.

К. Вас. «Мир, нарисованный птицами»
Романтическая притча в атмосфере фашистской диктатуры. Иберийский антураж придает рассказу особое чувство жестокости и безысходности, когда представляешь себе город под властью Генерала, лишенный красок, перенасыщенный страхом доносительства и репрессий. Но литературное мастерство Кэтрин Вас не сильно убеждает. Из мотива старинной легенды торчат уши заказчиков антологии. Так, любовь молодых людей, бросивших вызов режиму, украшается образом Созидателя (перевод Анастасии Коптевой), вариантом Зеленого человека, божества леса. В славных добрых традициях мифа он погибает и возрождается, чтобы силой стихий победить зло до конца. Но вот что всегда удивляет в таких историях – если Созидатель является воплощением природной силы, как растительной, так и животной, почему же фауна тоже разделяется на противоположные лагеря? То есть, плохих и хороших животных, помогающих враждующим сторонам? Но главный пафос Вас связан не столько с чувствами, свободой, сколько с цветом и творчеством. Писательница перегружает текст разноцветием, упивается играющими карнавальными красками. И много внимания уделяет кружевам, что плетет Лючия. Получается, что человеческие руки соперничают с творением. Они создают изощренный, но подчиненный воле мир, в отличие от хаотических сил природы, произрастающих и гибнущих стихийно, коллективным разумом. Хотелось бы нащупать подлинную авторскую интенцию, но она всё-таки размывается в слабеньком тексте с некрепко сшитыми мотивами.

Н. К. Хоффман. «Назад к корням»
Сладкая подростковая сказка о лучшей жизни. Нина Кирики Хоффман слишком долго и подробно воссоздает жизнь Фионы, типичного тинэйджера, живущего с талантливой матерью, но вынужденная посещать равнодушного отца в разводе, у которого другая семья. И мама, конечно же, встречает мужчину своей мечты, идеального до кончиков волос, чтобы у двух несчастных героинь наконец-то началась полноценная жизнь. Клише, от которого сводит скулы. Примечательно, что Хоффман сохраняет правила общения с миром фэйри. Ведь новый мужчина никто иной как Зеленый человек, а значит для смертных представляет угрозу. Таковы и его дети, прибегающие к опасному волшебству, по наивности желая расположить к себе будущую сводную сестру. Несколько страниц рассказа действительно отражают глубокий мифологический страх перед магическими силами, их непреднамеренную жестокую мощь. Но в результате всё равно история приходит к приторному благополучному финалу. Фиона получает безграничные возможности для творчества, ее новая семья насквозь гениальна и представляется спасением для человечества, как гуманитарным, так и экологическим. Но ни одну действительно важную тему писательница так и не заостряет. Эта история, несмотря на искусные штрихи, похожа на поп-ап открытку – первый эффект хитрой, но неизобретательной конструкции, а затем поверхностное удовлетворение вниманием дарителя. Безделушка.

К. Эмшвиллер. «Не запомнила»
Или лучше сказать – не поняла? Мутный рассказ Кэрол Эмшвиллер, созданный для антологии, пытается вписаться в пантеистичную философичность, подвязывая матриархат под феминизм. Ворчание вечного существа, вроде греческой дриады, о том, как люди засоряют леса. Конечно, появляется мужчина со странностями, к которому героиня пылает неодиночными чувствами и пытается как-то контактировать. Но по закону романтизма ничего стоящего из этого не выходит. Бессмысленность сюжетных и стилистических штампов просто заполняет книжное пространство для количества. Редко, когда случается такая пустота.

Г. Магвайр. «Фи, фо, фу, фру и все такое»
С некоторых пор я испытываю брезгливость к сказочным ревизиям. Не всем, а модному потоку, цинично и беззастенчиво подсовывающему бульвар вместо архетипической актуализации. Вот история Грегори Магвайра выпадает из задач антологии «Зеленый рыцарь» по теме, изобилует грязью и насмешничеством, но в сказке «Джек и бобовый стебель» вполне себе вскрывает социально-политическую повестку. Любопытно, что для сюжета писателю понадобилось ввести еще одного персонажа – младшего брата Джека. Это юродивый, аутист, играющий с жуками (как тут не вспомнить блестящий «Взгляд кролика» Кэндзиро Хайтани). Но его подопечные массами гибнут, разрушая веру в магическое избавление от проблем. А, собственно, магические предметы, доставленные из жилища великана, ведут себя соответственно жанру – это неуправляемые истеричные фрики, от которых проблем больше, чем пользы. Помимо хлесткой фарсовой морали о том, что ленью в князьях из грязи долго не продержишься, Магвайр заявляет тему политической свободы. Конечно, король в этой сказке непроходимый тупица и бездарность с претензиями на абсолютизм, но в результате власть захватывают… силовики! Бывшая преданная стража после гибели короля от падения великана устраивает государство с демократической вывеской. Но по сути, конечно, ничего не меняется. И это замечательно приложимо ко многим мировым системам.

Э. Булл. «Древо пустыни»
Шаблонный подростковый рассказ на тему «где родился, там и пригодился». Героиня Эммы Булл – типичная школьница, живущая в захолустье. Она предаётся маргинальным развлечениям, но в общем-то обаятельная и не озлобившаяся, даже блюдет себя от слишком порочных удовольствий. И конечно, как того требует жанр, однажды с ней должно произойти что-то фантастическое. Но тут писательница дала маху, выполнив трюк в духе домашнего сочинения. Зеленый человек появляется на мгновение, чтобы то ли спасти, то ли смутить героиню (галочка, чтобы попасть в антологию поставлена). А дальше следуют размышления о том, как важно оставаться со своей исключительностью и не бояться быть «белой вороной». В конце концов, еще одна такая «ворона» обязательно прибьется к стае, как это стало с новой странной подругой героини рассказа. А то, что видение появляется среди пустыни, так это такой писательский оксюморон, оригинальничанье – у всех парки и леса, а у меня вот как, мираж. Собственно, пустыня у Булл больше как метафора безжалостного, равнодушного человеческого сообщества, которое норовит расправиться с тобой. Но по закону сказки неудачники с верой в изнанку жизни получают волшебный пинок и смысл существования однажды посреди пьяной тусовки.

К. Данн. «Али Анугне О Кхаш (Мальчик, который был)»
Проба Кэролин Данн придать литературную форму индейской легенде поэтичная и туманная. Сюжет строится на традиционной встрече героини с представителями другого, волшебного мира. Здесь маленький народец называют Хутук Аваза. Встреча эта волнующая, и, конечно же, опасная для всех участников контакта. Согласно легенде, представители разных времен полюбили друг друга, но вместе могут существовать только через боль в третьем пространстве, под водами реки Миссисипи. И при этом это аллегория о силах природы, которым нужно равновесие во взаимодействии с человеком, потому что мощь природы иррациональная и необузданная. Но писательница не хочет ясности, все это требует ее собственного авторского комментария. Ее проза дробна, зрительское внимание направлено сразу в два измерения. В одном рассказчица ведет за собой по своей истории, в другой – читатели сами подглядывают за потусторонними силами и их диковинной жизнью. При этом какой-то ощутимой картины природы, которой, собственно, и посвящен сборник, не заметно.

К. Коджа. «Отбросы»
Аэд маргинальности, Кейт Коджа, очевидно тему Зеленого человека превратила в антагонистическую зарисовку. Герой рассказа живет в лесу, но строит себе дом-мир из пластика и прочих неприродных отходов. В этом отвратительном, казалось бы, занятии, которое приезжают разрушить представители социальных служб, мифология переворачивается. Люди получают клички, схожие с именами сказочных существ, враждебных и беспощадных. А неназванный рассказчик, чья сущность остается загадкой, понятен и человечен. Его асоциальное поведение становится метафорой сознательного одиночества, отшельничества. То, что кто-то считает мусором, для других оказывается самым ценным материалом, из которого он строит свою жизнь. Коджа пишет бесхитростно, но темпераментно, с пронзительными оттенками. Немного усилий, и читатель уже представляет себе это странное обиталище, неестественный лес в привычном природном окружении, по-своему прекрасный, гармоничный, уютный – если посмотреть на него глазами создателя. А главное, безопасный для окружающих. Писательница не затрагивает экологическую тему, что было бы уж совсем тенденциозно.

М.Ш. Белл. «Пагоды Сибура»
Рассказ в духе «Когда был Ленин маленький с кудрявой головой…» Майкл Шейн Белл сочинил ранее неизвестный эпизод детской биографии Мориса Равеля. Казалось бы, сюжет должен развивать тему феерии «Дитя и волшебство», но в итоге заимствует мотивы «Щелкунчика и Мышиного короля» Гофмана. Маленький Морис страдает от тяжелого заболевания, напоминающего лейкемию, и вынужден жить далеко от Парижа, где работает его отец. Мать и бабушка как могут заботятся о мальчике, но рассказчик намекает, что несовершенство медицины в 1885 году не дает герою шансов. Зато, гуляя в местном лесу, Морис находит волшебных существ – пагоды. Любопытно, что это веяние китайской культуры не имеет отношения к древней мифологии. Пагоды живут и обретают форму на остатках керамического производства. Они возводят себя и свои миниатюрные города из фарфоровых черепков. И у них есть свойство – пением лечить себя и тех, кто им симпатичен. Морис приносит свои детские сокровища – фарфоровые осколки и бусины, чтобы пагоды излечили его. В продолжение истории Морис ночью спасает царство пагод от нашествия слизней, которые пожирают, оказываются, не только органику, но и черепки. И в награду самый заметный и звонкий из пагод, храбрый миниатюрный воин Цинь Тин помогает и мальчику излечиться. В разработке довольно известных сказочных мотивов (тут можно припомнить и неизвестный писателю «Городок в табакерке» Одоевского), построении взглядов взрослых и детей на волшебный мир, сочетание рукотворности и мистики Белл не совершает литературных чудес. Сцены, когда Морису становится плохо читаются гораздо натуралистичнее, чем невнятные штрихи магического леса. Пагоды Сибура так и остаются неразгаданными, туманной фантазией, порожденной воспаленным детским разумом на грани истерики.

Б. Льюис. «Зеленый человек»
Страшно представить, с чем столкнулась переводчица Елена Фельдман, если стихотворение Билла Льюиса на русском языке выглядит так. Впрочем, здесь можно порассуждать о поэтике и поиска спотыкающегося, неловкого ритма под идею и образ.
Хохочут лиственные лица,
еще заточены в бревне,
в повозке тряской лесоруба,
и дуб круглит сухие губы,
и сквозь гранит каменотес
их очертанья прозревает.
Речь в стихотворении, конечно, идет об изображениях Зеленого человека в окружении листьев и веток, которые можно встретить даже в декоре христианских храмов. Языческая мифология настолько сильна, что не спешит исчезать из сознания народных художников, плотников и каменотесов. В конце концов, ведь всё из леса: «фрукт, овощ, камень, кость и плоть», - разливается осипшим соловьем Льюис. У его лирического героя Иггдрасиль становится – внезапно! – позвоночником, а Зеленый человек каждую зиму погибает. Чтобы возродиться, разумеется. Но все эти потусторонние эманации как-то не увязываются ни с чем, кроме показательной поверхностной эрудиции поэта.

Д. Форд. «Зеленое слово»
Еще одно противостояние лесной витальности неправильно понятой христианской догматике. Джеффри Форд жонглирует традиционными мотивами, сочиняя сказку о жестоком короле, мечтающего о тотальной власти. И почти вырезанный им народ, обладающий магией, подсылает к королю гомункула, от магии которого он и гибнет со всем своим замком. Кровавые казни и турниры, свобода и тирания, колдовство и религиозный догматизм – во всем этом писатель пытается найти и зрелищность, и психологические повороты, и волшебную интригу. Но на пространстве рассказа не хватает яркости. Слишком много очевидных эпитетов и характеров, не исключая рояли в кустах, вроде внезапно взявшейся в постели королевской жены. Замахивается Форд и пантеистическое учение. Зеленое слово – это созидательное слово Божье, которое равно открыто миру полудиких лесных людей с магическими способностями, и начертанное в Священном Писании. Разумеется, слово это Любовь. И любовь как раз недоступна королю Пию, на которую он даже не претендует. А вот Амария, наследница магического знания, только увидев смерть короля понимает, что за дар сеять семена Слова ей достался. Тоже так себе откровение. В рассказе очень много сюжетных деталей, а его мистицизм составлен из банальных вещей. И вышитые звезды на одеждах придворного философа только раздражают.