3.5

История 14-летнего мальчишки, смытого за борт во время бури где-то в территориальных водах СССР в Тихом океане. Сашка Бараш не утонул, как все думали, доплыл до необитаемого острова, где и провел больше месяца.
Это – робинзонада, которая на все времена. Написана по следам реальных событий, что делает её ещё ценнее. Одинокий мальчишка будет день за днем бороться за выживание, искать что-нибудь съестное, прятаться от непогоды и всячески выживать. Интересно? Очень!
Но помимо робинзонады тут есть и другое. Во-первых, мне не очень понравилась литературная составляющая, и, если простоватый разговорный язык я могу ещё как-то объяснить – подростки, от имени которых ведется рассказ, не обладают байроновским слогом, то бесконечные повторы, характерные для монологов возрастных персонажей с когнитивными нарушениями – уже нет. В тексте есть момент, где подобный закольцованный поток сознания был уместен, но, когда об одном и том же мне по кругу проговорили раз десять – это немного слишком.
Второй момент, который мне не то, чтобы не совсем зашел, скорее заставил задуматься, связан и с первым «но», и с годом издания. А это 1985 год.
«Один» - это история, которая раскорякой балансирует в идеологической пустоте. С одной стороны, тут наличествуют первые проблески капитализма с его перепотребительством, джинсами и прочими излишками. С другой - влияние ценностей, транслируемых литературой прошлого века – производственной или приключенческой –добротной, которая была про людей, увлеченных своими профессиями, и профессии эти должны быть из разряда «естественнонаучных»: геологи, исследователи, рыбаки. У подобных людей чаще всего в литературе была не просто своя профессиональная специфика и брутальная суровость, но ещё и определенная ролевая идеологичекая составляющая. Это составляющая говорит с нами голосом отца Сашки и его внутренними монологами (в которых он опять же транслирует отца), и размышления всё время будут крутиться вокруг одного и того же: борьбы противоположностей. Мальчишка будет страница за страницей размышлять над тем, что есть хорошо, что – не очень, чем хороша вещность и наличие условных модных шмоток и влияет ли это на самоценность или социальную значимость, чем должен обладать человек (не только вещами, но и знаниями, идеями) и что ему не особо-то и нужно.
И вот, вроде бы, всё это правильно – я абсолютно уверена, что попав в подобные непростые условия, человек обречен на переоценку ценностей и размышления о жизни, о том, что ценно на самом деле, а что – пустое и напускное. Но в данном случае это а) занудное морализаторство винтажного газоренератора, а не размышления 14-летнего мальчишки (к пятому кругу этого бухтежа у меня глаза стали закатываться автоматически) и б) упрощение непростой темы до примитивного уровня комсомольского собрания, когда песочили отдельных комсомолок за накрашенные губы. Конечно, накрашеных губ в тексте нет (как, к слову, в размышлениях 14-летнего мальчишки нет и девочек. Вообще. За весь месяц – ни разу. И мальчиков нет, никого нет. Как нет размышлений о дружбе – вот, что странно), но есть вот это обсасывание темы «мещанства», которое было просто в излишке.
Ну, правда, когда мальчик пафосно начал стенать на тему «зачем нам всем столько шмоток, что ломятся шкафы», хотелось бы намекнуть недотыкомке, что если ты не находишься на необитаемом острове, а просто живешь свою обычную жизнь, то школьная форма, спортивный костюм, домашняя одежда, одежда условно «на выход» (в театр, на ДР), летние футболки, зимние куртки, ветровки, трусы-носки-шапка – вот тебе и шкаф. Для наличия «вещного мира» не нужно подбирать ежедневные луки и образы, достаточно просто жить. И вот подобные дискуссии с мальчиком Сашей можно вести на каждой стране.
И – честно – мне было обидно за мальчика.
Автор зачем-то превратил нормального мальчишку в рупор своей возрастной печали и общественного разложения, которое началось в позднем Союзе. Поэтому для меня книга была очень неоднородной.
Вот, всё, что касается приключений: поиск еды или артефактов, шныряние по острову и разведение огня, вот эта вся прикладная робинзонада – всё хорошо. По острову носится нормальный мальчишка. И я даже не хочу придираться к каким-то удачным «случайным находкам» или фантастическим умениям-знаниям Сашки – в конце концов, это вполне укладывается в норму, а дети в 1985 году были значительно ближе к природе, чем нынешние. Но как только включался модус «вещания», меня выносило из текста.
Ну, и что ещё мне не зашло – это психологическая составляющая. Если какие-то базовые стадии (надежда-отчаяние-смирение-приспособление с колебаниями туда-сюда) были ничего, то в какой-то момент мне стало катастрофически не хватать включения мальчишки и его эмоций. Слишком во многом тут описание внутренних переживаний Сашки либо отсутствовало, либо было сведено к констатации фактов или их упоминанию («Папа больше месяца думал, что я мертв». Хочется спросить, «и что?»). Скорее всего, это – специфика литературы того времени от «автора-мужчины», когда не сильно уделялось внимание богатому внутреннему миру героев порывам их душ. Но, как бы, сказав «А», надо говорить и «Б». Будь это просто «выживание на острове» - вопросов бы не было: ходи, ищи птичьи яйца и саранки. Но автор замахнулся ещё и на размышления и рефлексии, но, как по мне, не вывез их.
Как результат – слитая концовка. Мальчика нашли пограничники, ну ок. А что с папой-то? То, что автор не допилил до этой встречи, полностью отражает происходящее. Папа был той точкой опоры, на которую у мальчика было навешено всё условно «правильное», с чем он и беседовал всё время на острове, противопоставляя ему скорые изменения в стране, в идеологии, в мировоззрении. Мальчик ещё не знает, что будет «перестройка» и «святые 90-е», но он чует эти изменения и дискутирует с ними, пытается удержаться за ускользающую реальность. И то, что автор так и не дал мальчишке встретиться с отцом в финале, мало того, что эмоционально здорово удешевило эту историю, так ещё и оставило Сашку (и читателя) в этой межвременной лакуне. В нигде.
Очень жаль.