3.5

Я возлагала на книгу определенные надежды, так как осталась в восторге от Назови меня своим именем и Найди меня , эти две нравятся мне и сюжетом, но больше словами, и я ждала что-то эдакого же. И ведь даже аннотации не прочла.
Мы знакомимся с Пауло, когда ему стукнуло двенадцать, он обычный ребенок, только шагнувший в пубертат, а прощаемся с Полом (на английский манер), которому уже за сорок. И все эти триста с лишним страниц мы погружены в его мысли, в его энигма-вариации.
Нужно бы для начала разобраться с названием. Вариации – это такие музыкальные темы, которые повторяются, но в каждой следующей что-то незначительно меняется. Энигма – это шифровальная машина, которую использовали в нацисткой Германии для передачи сообщений.
Пол упоминает Энигму, когда решает, какой же тактики общения ему придерживаться в общении с девушкой, которую он заподозрил в измене:

«Поступлю в точности так, как поступили британцы, когда во время войны взломали немецкий шифр «Энигма». Они знали, где и когда планируются немецкие бомбежки. Но не стали усиливать оборону, чтобы не выдать того, что они могут читать сообщения врага.»

Пол раз за разом делает вид, что он не в курсе, но додумывая миллион деталей и два миллиона смысла в этих самых деталях.

«Даже квантовая теория надежнее, подумал я. На каждую прожитую нами жизнь есть как минимум восемь других, до которых нам и не дотянуться, а уж не разобраться и подавно.»

Все, конечно, оказывается не так.
Но вот новая глава, новая увлеченность – и все повторяется.
Увлеченность. Сам Пол считает это любовью до конца жизни, вселенной и всего такого. Его любови возникают не в хронологическом порядке, для меня это триггерные сюжеты, если честно. Сначала у нас идет Манфред. Два года Пол жил только им, рассматривал его со всех сторон в раздевалке перед теннисом, представлял миллион ситуаций в голове (это его обычное времяпровождение), и что же оказывается?

Их пути пересекаются раз в четыре года, да так глубоко пересекаются, что в очередную четырехлетку никого не смутило ни наличие Манфреда с одной стороны, ни мужа с другой. Для меня это было сродни удара доской по голове: я семьдесят страниц читала, как ты описываешь содержимое нижнего белья Манфреда, чтобы потом ты свинтил в город своего студенчества с этой чудесной мадам?
И главное, все это не приправлено тем стилем, который я очень ждала после ранее прочитанных книг. Где же самые сокровенные мысли героев, вот эти слова, так тонко передающие оттенки чувств, которые хочется выписать в блокнот и перечитывать в минуты душевного раздрая?
Зато кринжатины навалили столько, что не то что ложкой, половником приходится это все есть. Выкрасть у первой влюбленности тряпку с растворителем и предаться рукоблудию ею же? Помечтать, как мужчина в раздевалке теннисного клуба обоссыт тебя? Желать попробовать слюну другого человека? Персики в сравнении с этим очень нежный элемент.
И все же, если закрыть глаза на все вышенаписанное, я несколько прониклась симпатией к Полу, потому что сама такая же: вместо того, что действовать, я предпочитаю устраивать ворох фантазий в голове, а еще потому, что в качестве дипломного проекта Пол перевел на греческий Скотный двор.
Еще полбалла оценки я накинула за главу «Весенняя лихорадка», в которой Пол был на встрече друзей, и описание этого вечера мне напомнило Каннингема, в которого я влюблена последние полгода, а еще в ней упомянули Санкт-Петербург, в который я влюблена значительно дольше, следующими словами:

«Для большинства из нас – это город, которого не существует, город, созданный для книг. Даже оказавшись там, мы не сможем до конца поверить в его реальность. Город, где рассвет не отличается от заката, где в любой момент можно столкнуться с Гоголем, Стравинским или Эйнштейном, не говоря уж о Раскольникове, князе Мышкине или самой Анне. Город невнятных, невысказанных желаний.»

Мне кажется, довольно точно. И поэтому я не жалею, что, хоть мои надежды и не оправдались, я прочла эту книгу.