5 "Умри же, старый человек. Нет ни покоя, ни места тебе в этой жизни."

Уже составив себе непоколебимое мнение о книге, почитала рецензии и была очень удивлена негативным отношением многих авторов. Согласна со всеми абсолютно, что главный герой - отвратителен по жизни, эгоист до мозга костей, сноб и бездушный человек. Но ведь оцениваем книгу, а не персонажа? А книга написана изумительно: тонкая подача информации о жизни Великого Гастрономического Критика(все заглавные не только в воображении самого критика, но и всех его друзей, врагов, обиженных и обожающих) через его предсмертные метания в поисках забытого вкуса, через маленькие вставки мыслей его детей - нелюбимых в детстве и потому неудачливых в жизни, его "бледной моли" жены, экономки, которая его любит как прекрасного хозяина, ученика, который его обожает и ненавидит одновременно, и даже старого кота - впечатляет...
В двух словах о ситуации: великому критику осталось 48 часов, не больше. Ирония судьбы - после моря выпитого и гор съеденного отказывает не печень или желудок, а сердце, о котором он никогда не задумывался. Тут такой прозрачный символ: не задумывался не только как об органе собственного тела, но и в том более широком смысле, подразумевающем чувства. Всё, что ему надо было от жизни, - идти по ней императорской поступью, встряхивая львиной гривой и любуясь отсветом своей славы в глазах окружающих. Есть несколько совершенно душераздирающих сцен из его общения с детьми, когда они ещё были маленькие. Момент в греческом ресторанчике:

Это были так называемые лукумады, крошечные и совершенно круглые сладкие пирожки, которые обжаривают в кипящем масле — быстро, чтобы они покрылись хрустящей корочкой, а внутри остались нежными как пух, — потом обмазывают медом и подают очень горячими на маленькой тарелочке с вилочкой и стаканом воды. Ну вот, опять, вечно одно и то же. Я думаю как он. Как он, раскладываю цепочку ощущений на составляющие, как он, наношу на них глазурь эпитетов, и размазываю их, и растягиваю на расстояние фразы, и эта словесная мелодия обращает трапезу в заклинание факира, заставляющее читателя поверить, что и он ел вместе с нами…

Но это рассказывает уже взрослый сын, а тогда, в детстве, когда отец задал вопрос, почему ему нравится десерт, мальчишка только смог промычать: потому что вкусно... И был похоронен навеки, как бестолочь и дурак, в глазах отца. Очень жестоко. Вот какое правило движет папашей:

Что такое наши дети, как не чудовищные карикатуры на нас, жалкий субститут наших нереализованных желаний?

Я немного отвлеклась от темы предстоящей смерти, а она тут очень важна. Человек, знающий, когда она придёт, конечно же, обязательно будет подводить некий итог: кто приведёт в порядок дела, кто раздаст указания, а кто и просто разложит по полочкам таящееся в душе... Вот критик и пытается разложить по полочкам свою жизнь, но даже это подчинено его профессиональному методу, он идёт от вкусов, от встреч, связанных с едой - не с любовь, дружбой, семьёй.

Ничто больше не имеет для меня значения. Ничто, кроме этого вкуса, который я ищу в лабиринтах моей памяти, а он, в обиде за измену, о которой я давно позабыл, не дается и все ускользает и ускользает от меня.

И его последнее желание - это опять же символ: человек, дегустировавший в своей жизни всё самое лучшее, редкое, самую высокую кухню, в последний момент хочет ... коробку эклеров из супермаркета, не от каког-нибудь знаменитого кондитера.

Именно это вульгарный и простой вкус ассоциируется для него с подростком, с голодными глазами выскакивающим на улицу после лицея, который мог стать кем угодно, потому что был пока никем. И тут как нельзя лучше всё объясняют слова его племянника Поля, единственного из младшего поколения, которого он вроде как любил:

Его проза… о, его проза — это был нектар, амброзия, гимн языку, меня всякий раз переворачивало, и не важно, шла ли речь о еде или о чем-либо другом, напрасно думают, что важен предмет: блистал он словом. Жратва служила лишь предлогом или, может быть, даже окольным путем для того, что мог дать миру его талант чистой пробы: тут и эмоции с их точным содержанием, и удары, и боль, и, наконец, крах… Он мог бы силой своего гения раскрыть для потомства и для себя самого обуревавшие его разнообразные чувства, но свернул с дороги на тропку, решив, что говорить надо второстепенное, а не главное.

Просто в какой-то момент голодный подросток с коробкой эклеров повернул не туда...
Вот и получилось то, что получилось. А кроме темы смерти, очень важна тут тема семьи. Она не выпячивается как-то специально, но мысли окружающих непременно касаются её.