Больше рецензий
Эксперт
Сердце воительницы, душа сказочницы.
4 февраля 2024 г. 22:34
570
5 Я буду там, на камнях...
Рецензия«Dominus providebit», – вьётся златом лента с девизом семейства Будденброк, и, глядя на этих пышущих здоровьем, благочестием и роскошью людей, невозможно даже допустить мысль, что тень распада уже пала на их род, они же находятся на самой вершине, эти богатые, гордые, всеми уважаемые люди! И даже их герб – болотистая равнина с одинокой и оголённой ивой на берегу – не пробуждает никаких дурных предчувствий, лучше обратить внимание на их новый великолепный дом, который всему городу передаёт важнейшее сообщение: с этими людьми стоит считаться. «За благоденствие семьи Будденброков и всех её членов, как сидящих за этим столом, так и отсутствующих. Vivat!». Правила, традиции, долг. Как только имя новоявленного члена семьи вносилось изящным почерком в золотообрезную тетрадь в тиснённом переплёте, его дальнейшая жизнь уже была предрешена, по прошествии лет нужно было лишь уточнить несколько не столь важных деталей: кого возьмёт в супруги, сколько будет детей, какую сумму принесёт... Первые страницы дали намёк на то, почему тень и правда уже пала; истина крылась в деталях. Например, маленькая девочка, повторяющая писание: «Что сие означает?». Понимала ли она вообще, о чём говорила? Нет. Но это не имело никакого значения. Тони должна была повторять – и она повторяла; так она всю свою жизнь и проведёт. А вон её брат, Христиан, чуть ли не вопящий от боли. Он жалуется своей матушке, но что он слышит в ответ? «Того, кто говорит такие слова, Господь наказывает ещё большей болью». Его всю жизнь будут преследовать боли, то ли реальные, то ли выдуманные. Так они и живут, эти Будденброки. Личное счастье не имеет никакого значения, нужно следовать достойной преемственности, ибо все они – «звенья одной цепи». Звучит благородно. На деле же это был заведомо гиблый путь.
Несмотря на то, что было представлено четыре поколения, основное внимание уделялось двум членам семьи, брату и сестре, и их характеры и судьбы были очень говорящими. Томас с ранних лет отличался серьёзностью, ибо он знал, что рано или поздно станет главой семьи, а значит, он должен соответствовать. «Он предостойный человек с галантерейным глянцем...». Занятно, как строился его образ: казалось, что он скала, незыблемая и нерушимая, но вот пошла одна трещина, вот – вторая, а потом уже понимаешь, что всё это было самообманом, и когда и он это понял, сил для поддержания образа уже не осталось. Под конец проясняется и смысл той ненависти, что он испытывал к Христиану, этому пустившемуся во все тяжкие человеку, ибо он чувствовал: он может пойти тем же путём. У него даже мысли не было, что можно найти золотую середину между деловым человеком и расслабленным мечтателем, нет, стоило ему наткнуться на спасительную нить, как он сам же её обрубил, подписав себе тем самым смертный приговор, и то, как он умер, вся эта грязь, которой он всю жизнь чурался... это было символично. Антония тоже с юного возраста понимала что от неё требуется, и она делала всё для того, чтобы поддержать свою семью. Нужно выйти замуж за мужчину, который вызывает у неё отвращение? Хорошо. Нужно согласиться на развод, ибо в ином случае отцу придётся лишиться огромной суммы? Ладно. Нужно опять выйти замуж, чтобы стереть “грязное пятно” с древа? Конечно. Пожалуй, лишь врождённый оптимизм спас её от того разрушения, что сгубило её старшего брата, потому что то, что ей пришлось пережить, отвратительно. «— Это ненадолго, Тони. Время своё возьмёт... Всё забудется. — Но я как раз и не хочу забыть, Томас! Забыть... Да разве это утешение?», – она и не забыла, да и он своё – тоже... Маленькие трагедии. Вот он, долг. Вот они, традиции. Вот они, последствия. Тень пала.
«Я думал... я думал, что дальше уже ничего не будет», – та в шутку проведённая черта в той самой золотообрезной тетради, тот удар ею же по бледному лицу бедного ребёнка... в этом моменте – всё. Милый, ранимый, чудесный Ганно, как же я сочувствовала этому мальчику! Казалось, он был мудрее и своего отца, который пытался убедить самого себя в том, что он сильный и деятельный, и своей тётки, которая отвлекала себя от жизненных печалей пеньюарами и шторами, и при этом это его называли “порочным вырождением”, ведь он совсем не такой, как все мальчишки его возраста, он другой. «В открытом поле я один...». Он и правда был один, один во всём мире. У него был Кай, этот презабавный мальчишка, который так любил рассказывать истории, у него была музыка, в которую он любил погружаться с головой, но даже это его не спасло, он понимал слишком многое, и то, что он видел... Его наблюдения были очень точными, будь то описание проведённых на море каникул (о, это беспечное счастье ребёнка!) или одно тяжёлое буднично-школьное утро (эта глава... эта глава была просто разрушительной), и ведь нельзя сказать, что этот сообразительный юнец был подобен своему ленивому дяде, нет, у него мог быть свой путь, путь, который сделал бы его счастливым, но окружение просто не дало ему права на выбор. «Я никем не могу быть». Вот он, настоящий ужас распада. Так ли страшны разводы, потеря денег, продажа дома на самом деле? А может, страшнее тот факт, что хороший мальчик осознанно желал смерти и потому не стал бороться с болезнью? Та его игра на рояле была его последней песней, он отдал всего себя, и «...разорвалась завеса, распахнулись врата, расступились терновые изгороди, рухнули огненные стены...», и был поставлен крест на этом маленьком человеке, вместе с которым умер и род Будденброков. «Ганно знал: счастье – это только миг...».
«Но Томаса больше нет и... никого нет», – этот момент, когда понимаешь... Вообще, таких сцен в этом неторопливом и ровном романе предостаточно, вроде ничего не происходит, но открывается занавес, зажигаются софиты, пробуждается оркестр: смотри, слушай, внимай – чувствуй. «Ласточка пролетела, прижимаясь к земле, её крылья полоснули мостовую». Смерть Жана, когда атмосфера надвигающейся грозы давила так сильно, что приближение чего-то страшного витало в воздухе. Празднование Рождества, это искреннее детское предвкушение волшебства, когда не терпится увидеть нарядную ёлку. Смерть Элизабет, которая боролась не со смертью – с жизнью, а желанный миг освобождения от боли всё не наступал, а тут ещё и муки иного рода – она ведь так любила всё земное... Беседы и ссоры братьев и сестры, где было место как трогательной любви, так и лютой ненависти. Столетие фирмы, шумный праздник – и срочная телеграмма, которая разбила Томаса вдребезги; его вообще чувствуешь особенно хорошо, его уныние, отчаяние и обречённость были переданы, пожалуй, ярче всего, а чего стоит прощание Анны, это её произнесённое перед его гробом «Да...», сколько в нём было... всего (не всё забывается, дорогой, не всё). Отдельно хочется упомянуть Тони и её склонность к драматичности, что опять же ей прощалось, учитывая всё с ней происходящее. Мне вообще пришлось по душе то, как на протяжении всего повествования упоминались те или иные манеры и отличия персонажей: звенящие браслеты, закусывание губы, тени под глазами – вроде мелочь, но очень к месту, как и подробные описания обстановки, нарядов и еды; я такое в принципе люблю, пространное – моё всё, но каков слог!.. Загляденье. «Нежная, чистая, словно нарисованная на фарфоре, вечерняя заря позолотила небо над рекою». А ещё эта ландшафтная...
«И вот оно, наступило это мгновение. Что-то случилось – неслышное, страшное». И нет уже ивы – её поглотило болото, и измаралось доброе имя – никто уже не вспомнит о былом величии этой семьи, и сникла мощь купеческого герба – на их место придут другие. Даже понимание того, что ждёт Будденброков, не спасло от той оглушительной печали в финале, настолько я привязалась к персонажам. Были ли они идеальными? Нет. Были ли они ужасными? Тоже нет. Они были людьми – и этим всё сказано. То, как Томас Манн описывал их путь, не выказывая симпатий и просто показывая саму их суть – не всегда белую, но и не чёрную, скорее серую, знакомую каждому, – покорило. Эту историю вполне можно назвать вневременной, потому что да, времена другие, но суть!.. К чему цепляться за прошлое? Мир меняется, но в этом нет ничего страшного. Да, какие-то традиции вымирают, но опять же, чаще всего это к благу. Если бы только Будденброки приняли эти изменения... Дело ведь не в гордости и чести, да даже не в том, что нужно было “подстроиться” под других, нет. Дело в них самих. Ради чего они столь упрямо следовали старым традициям своей семьи, которые приносили им столько несчастья? Ради той золотообрезной тетради в тиснённом переплёте? Всё могло бы сложиться иначе, если бы они хотя бы разговаривали друг с другом, но нет, стоило одному хотя бы на миг поддаться эмоциям, как остальные отворачивались, ведь это стыдно – показывать своё настоящее. «Не надо говорить об этом. Лучше делать вид, что ничего не замечаешь. Даже думать не надо». Вот что является настоящим вырождением: не новые веяния, не игнорирование долга, не смерть традиций, а вот это ужасающее равнодушие к ближнему своему, игра в “нормальность”, которой в принципе не существует. И стоило ли оно того? Жаль, что на этот вопрос уже некому ответить. «Сегодня нам придётся сидеть на камнях...».
