Суть книги в том, что маленькая дочка, в сущности, повторяет мамашу, но мамаша этого не понимает до самого конца рассказа и злится на дочку за то, что та всё время говорит о своём воображаемом кавалере и ведёт себя так, как будто он рядом, т.е. уходит от реальности. А сама мамаша всё время думает о своём погибшем возлюбленном, Уолте, т.е. живёт прошлым, вместо того, чтобы жить настоящим, – она тоже уходит от реальности. Девочка замыкается в себе, потому что мама с ней неприветлива и без всякой бережности обращается с её маленьким мирком (возможно, у девочки потому и со зрением проблемы, что она уходит в себя, ей хочется отгородиться от реального мира, в котором она не чувствует себя любимой и желанной). И мамаша замыкается в каком-то своём нереальном мире, потому что она не чувствует, чтобы её любили и понимали муж, свекровь, дочь. Для неё они все одного поля ягоды – она говорит, что когда они все трое в сборе, они смотрятся, как тройняшки; говорит, что надо собаку завести – пускай, дескать, хоть кто-то в этом доме будет похож на меня. А дочь на самом деле похожа на маму – она её даже до мелочей копирует: как мамаша теряет Уолта в результате трагической нелепой случайности и потом выходит за Лью (сама не знает, зачем вышла), так и дочка сначала теряет Джимми (попал под машину), а потом у неё в тот же день появляется другой воображаемый кавалер – Микки. И в конце концов параллели становятся такими очевидными, что даже мамашу пробрало. Она понимает, что надо быть не вечно оплакивающей Уолта и проклинающей мир, который не хочет ей давать то, что Уолт давал, а как бы быть Уолтом, и тогда она его, насколько это возможно, вернёт, став сама такой, как он, – дарящей людям теплоту. Она говорит дочери те самые слова, которые ей сказал Уолт, когда она ногу повредила: «Ах ты мой лапа-растяпа!»
Рассказ завершается тем, что мамаша вспоминает себя такой, какой она была когда-то: пускай ранимой и слишком чувствительной, но не отгораживающейся от мира, принимающей его в свою душу. Она на каком-то этапе (по-видимому, после смерти Уолта) пришла к выводу, что раз мир к ней бесчувственный, то она к нему будет такая же. А внутри себя она лелеет этот душевный костыль – память об Уолте: какой он был весёлый да ласковый, как он умел поднимать настроение. Ей надо было увидеть свою дочку пользующейся таким же душевным костылём и не способной без него обходиться (с Джимми что-то случилось – прямо сразу же найду Микки, буду опираться на него), чтобы, с одной стороны, в ней как бы вокрес Уолт, а с другой стороны, она бы сама воскресла, то есть, перестала жить, не живя.