4

Всегда печально, когда книга оканчивается не так, как ты себе это нафантазировал и представил. В особенности, если она понравилась, покорила, очаровала. В первую очередь атмосферой волшебства и ностальгии, все еще живущих в моей душе.

– Я кое-что помню. Как будто обрывки сна: маяк и что-то вроде балкона вокруг башни наверху. Я помню, как сидела у вас на плечах. Как играла на пианино с Изабель. Но лучше всего я помню ветер, волны и океан: они навечно поселились в моей душе.

Долгое время мне казалось, что светом в океане была малютка, причалившая к берегу Януса прямо в руки обезумевшим от горя Изабель и Тому. Но потом поняла, что автор играла понятиями, подменяя их, а на деле имея ввиду единственный свет. Тот самый, ставший едва ли ни главным героем произведения. Занявший почетную нишу во всем происходящем действе. Молчаливый наблюдатель, вечно живой и вечно хмурый - каким бы смотрителем ни завладевал.

Очертания острова походили на разинутую пасть с хищно торчащими зубами, готовую поглотить беззащитные суда. Будто заглаживая вину, островок дал приют маяку, чей свет предупреждал об опасности за тридцать миль.

Книга выписана удивительно мелодично, в ее строках не тонешь и не идешь ко дну, а качаешься на волнах, медленно, но стабильно следуя к берегам. Тем не менее я тяжеловато в нее втягивалась. Но скорее из-за сюжета. Витиеватое начало о тягостях жизни Тома, драматичное развитие, неоднозначный конец. Слишком много для одного-единственного произведения. Не знаешь, кого жалеть, кому сочувствовать. И правых нет, и виноватых вроде тоже.

Отцов жальче. Причем обоих. Один, нашедший погибель в океане, только потому, что немец. И второй, едва ни сгнивший в тюрьме, только потому что любил. Матерей не так. Они обе эгоистки все же на мой скромный взгляд. Да, с тяжелыми судьбами, непростыми ношами, увесистыми крестами... Но все же эгоистки. Автор старательно умалчивает о конце одной, лишь обрывчато намекая на тоску и одиночество, зато охотно выписывает участь, постигшую другую:

он разглядывал веснушки на ее руке, замечая, как опухли суставы на пальцах. Когда она уже не могла пить, вкладывал ей в рот кусочек влажной фланели и смазывал губы ланолином. Он гладил ее волосы, тронутые сединой. Он видел, каким неуверенным стало дыхание и с каким трудом ей давался каждый вздох.

Что это, если не кара за эгоизм и себялюбие? Заслуженная или нет, судить не мне.

Мне в противовес всему написанному выше очень нравилась Изабель. Нравились все герои этой непростой, запутанной истории. Сердце болит за каждого. И настроение весьма странное. Наверное на весь день.